Воспоминания комиссара Временного правительства. 1914—1919

В Царском Селе (были слухи, что Царское Село уже занято) – никого. В Гатчине – никого. Около станции Преображенская мы были остановлены кавалерийским разъездом. Мы, в некоторой тревоге, назвали себя. Видя колебания разъезда, я разразился резкими нападками на смутьянов, которые ведут гражданскую войну в то время, когда конница нужна на фронте, и приказал шоферу ехать дальше. Проехав версту, мы увидели уже главные силы: шла кавалерия, артиллерия, пехота – отряд в несколько тысяч человек. Колебаться было поздно, и наш автомобиль подъехал к отряду. Вдруг в кучке нескольких офицеров я узнал председателя лужского комитета. И сразу выяснилось недоразумение. Отряд состоял из частей Лужского гарнизона, который, узнав от перебежчиков о предполагаемом наступлении 3-го конного корпуса, стоящего в нескольких верстах от Луги, на экстренном ночном собрании признал свои силы недостаточными для обороны и решил отступать на Петроград, для соединения с правительственными войсками.

– Где же корниловцы?

– Вероятно, уже прошли Лугу и идут за нами, а может быть, в Луге.

Мы все же поехали дальше. По дороге до Луги никого. В Луге – тихо и спокойно, и, к превеликой радости обывателей, ни одного солдата на улицах. Расспросами узнали, что штаб корпуса расположился в 6 верстах от Луги, в стороне от шоссе. Таким образом, путь на Псков был для нас открыт.

Но Войтинский не был удовлетворен. Он был убежден, что тут какое-то недоразумение и его надо выяснить. Если же штаб корпуса действительно замышляет что-то против правительства, то ясно, что он не надеется на солдат и мы сумеем немедленно арестовать его. Я согласился, и мы повернули на проселочную дорогу. Добрались до деревни, где должен был находиться штаб корпуса. Пусто.

Спрашиваем жителей – оказалось, что казаки рано утром снялись с места и отправились в сторону, противоположную Петрограду, причем, уходя, говорили, что в один день собираются пройти верст семьдесят. Это было уже бегством, и даже паническим. При таких условиях гнаться за корпусом было бесцельно. Мы послали записку лужанам, чтобы те прекратили свое «отступление на Петроград», и телеграмму в Петроград, что оборона против корниловцев более не нужна.

4. После дела Корнилова

Более детальные сведения о состоянии корниловского корпуса мы получили в Пскове. Нам сообщили, что тут находится один из вероятных главных сторонников Корнилова генерал Краснов. Его Корнилов вызвал экстренно в Ставку перед самым конфликтом с правительством и в день конфликта назначил командиром 3-го конного корпуса. Ясно было, что Краснов не мог быть посвящен во все тайны заговора. Савицкий не решился его арестовать, предложив генералу не выезжать из города.

После короткой беседы с Красновым я предложил ему немедленно принять командование корпусом и скорее привести его в порядок. Кажется, сам Краснов был несколько изумлен таким поворотом дела. Но я всем увиденным уже был убежден, насколько правильной была наша позиция полнейшего равнодушия ко всяким планам справа – реальной опасности там не было, и можно было надеяться, что после урока Корниловского восстания никто не подумает повторить его. Краснов потом часто приходил к нам, показывая свои приказы и прочее. Он рассказывал, что никогда, даже после самых тяжелых боев, ему не приходилось видеть такой полной дезорганизации и расстройства, как в этом образцовом корпусе после его похода на Петроград. Все перепуталось, смешалось, растянулось и разбрелось на протяжении от Луги до Витебска.

У нас тоже было много хлопот с этим корпусом, так как приходилось с величайшим трудом уговаривать солдат встать под команду своих офицеров.

Мы достигли только формальных результатов: офицеров перестали массами арестовывать… Но авторитет командного состава был навсегда уничтожен.

Солдатская масса, увидевшая, как генерал, Верховный главнокомандующий, пошел против революции, почувствовала себя со всех сторон окруженной изменой, а в каждом человеке, носящем погоны, видела предателя. И тот, кто разубеждал ее в этом, казался тоже предателем.

И тот же генерал Данилов, который хвалился три месяца назад, что его армия превращается в военный университет, говорил теперь, что армия свалилась в пропасть, и положение стало таким же тяжким, как было три месяца тому назад.

* * *

Прежде всего, сам командный состав оказался совершенно сбитым с толку. Характерную в этом смысле фигуру представлял генерал Черемисов, назначенный главнокомандующим Северным фронтом на смену «советскому» Бонч-Бруевичу. Черемисов всегда слыл левым генералом, и Исполнительный комитет выдвигал его усиленно на высокие командные посты, так что Керенскому с трудом удавалось отстоять «своего» Корнилова перед натиском сторонников Черемисова. Теперь, после падения Корнилова, выдвижение Черемисова было неизбежно.

Вот образчик его поведения.