Я летал туда много раз, будучи правым лётчиком, но тогда в мои обязанности входило лишь одно - ни во что не вмешиваться. Сейчас обстановка изменилась. На мне лежала ответственность за подготовку экипажа к выполнению полетного задания. Но я измениться не смог. В душе я так и остался разгильдяем. Всего лишь один час уделили мы реальной подготовке к полету вдоль американской границы. Мне следовало поработать над документами регламентирующими летную работу подольше, и ещё я должен был проверить готовность каждого из членов моего экипажа. Но к нам подошли более опытные пилоты из других экипажей, и мы отправились в гарнизонный спортзал играть в волейбол. Последние два часа того рабочего дня мой экипаж провел за карточным столом, закрывшись в кабинете врача. Доктор повесил на обитую технической ватой, а сверху чёрным дерматином, дверь своего кабинета табличку: "Не входить. Идёт осмотр больного" и наши ликующие, а порой негодующие возгласы не были слышны никому.
Утром следующего дня я сидел в лётной столовой и ждал, когда официантка Люда принесёт мне завтрак. Мой лёгкий роман с ней закончился еще полгода назад, но женщина прониклась ко мне чувством и это оказалось для меня сюрпризом. Я и не думал, что она строила свои жизненные планы в расчете на меня. Мало ли с кем я спал за последние четыре года. Не на всех же из них я должен был жениться. И уж конечно не на Сальниковой....
Она имела фигуру гитары. Широкая грудная клетка, узкая талия и очень широкая тазобедренная кость. В постели с ней было очень здорово, но приглашать её в дом офицеров на танцы или в ресторан я стеснялся. А уж о женитьбе на ней я никогда и не думал. Боже меня упаси. Я постепенно свёл наши встречи к нулю и постарался остаться с ней в дружеских отношениях. Она не зная истинной причины моего охлаждения оставалась приветливой и доброй. Когда же по гарнизону прокатился слух о моей женитьбе, её отношение ко мне резко изменилось.
Мало кто знал почему убежденный холостяк отважился на такой шаг как женитьба. Вернувшись из отпуска, я доложил командиру эскадрильи о выполнении одного из условий нашего договора. К моему сожалению он не стал делать из этого тайны. Как следствие его невыдержанности обслуживание моего экипажа в лётной столовой резко ухудшилось. Эскадрильские юмористы не упускали случая пошутить по этому поводу:
- С тобой, Валера, за один стол лучше теперь не садиться, - говорили они.
Или:
- Всё, Григорьев, твоё время прошло. Раз ты женился, то есть будешь последним.
В любой другой день я, может быть, и просидел бы до самого конца завтрака, пропуская мимо ушей насмешки товарищей. А дождавшись, когда все лётчики уйдут, постарался бы поговорить с Людой по душам. Но тот день был для меня особенным. Я торопился на предполётные указания и мне некогда было утирать слёзы своей бывшей любовницы.
Стараясь привлечь внимание официантки, я, как прилежный ученик, сначала поднял одну руку. Затем другую. Летчики стали поворачиваться и смотреть в мою сторону. Многие перестали работать вилками в ожидании, что же будет дальше. И когда Люда, проходя в очередной раз мимо моего стола, презрительно сказала:
- Григорьев, ты можешь хоть ноги над столом поднять, а есть все равно будешь последним.
Я ответил достаточно громко, отделяя слово от слова, стараясь вложить в свои слова весь сарказм, на какой только был способен:
- Люда, ноги над столом поднимать, а особенно раздвинутые, это по твоей части.
Эскадрилья содрогнулась от хохота. Попавшаяся на злую шутку девушка бросила на пол поднос с тарелками и, разрыдавшись, убежала в комнату для персонала.
Через несколько минут дежурный по столовой прислал в наш зал другую официантку. Вера сразу подошла к нашему столу, и пока мы выбирали себе завтрак, она успела мне сказать:
- Я ей всегда говорила, что кроме гадостей она от тебя нечего не дождется.
Глава 3