Воспоминания мёртвого пилота (СИ)

Оглядев, всё что было от меня справа, включая, теперь уже бывших членов своего экипажа и остатки пилотской кабины, я медленно повернул голову влево.

Недалеко от моего полуразрушенного самолёта остановились две машины. Пожарная и комбинированная поливальная, в народе именуемая "бочка с водой" или "водовозка". Какой-то смельчак с огнетушителем в руках взобрался на её крышу, затем перепрыгнул на крыло самолёта и побежал в мою сторону.

"Ага, вот в чём причина появления пожарников. Я то сперва не почувствовал запах дыма. Гореть мы не горим, но дымим изрядно. Это запах тлеющей ваты, - вспомнил я. - Значит, задымилась внутренняя обшивка фюзеляжа".

Смельчак с огнетушителем, не обратив на меня ни какого внимания, перевернул свой красный цилиндр и с размаху врезал им о борт самолёта. Очевидно, так рекомендовала инструкция наклеенная на бок огнетушителя. Но даже маленькая струя пены отказалась родиться в его руках. Не получив от своих действий никакого эффекта, он зашвырнул баллон на землю. Грязно выругался и заорал на копошащихся внизу матросов, чтобы те подали ему пожарный шланг. "Интересно, где он взял пенный огнетушитель? Наверно снял его со стены штаба, когда бежал нас спасать". Со шлангом он обращался гораздо лучше. Окатив зачем-то меня и мёртвых ребят водой, он направил струю на дверь гермокабины. Алюминиевая дверь, напоминавшая скорее корабельный лаз, чем нормальную дверь, перекосилась и покрылась трещинами через которые струился дым.

К самолёту подбежали два офицера с топорами. Они в нерешительности остановились в двух метрах от меня.

- Игорь, руби дыру вокруг окна, - крикнул Николишин, - там в фюзеляже нет силовых элементов. .

- Не учи отца детей делать, - ответил Гончаров и с размаху врезал топором по алюминевой обшивке самолёта.

Николишин встал плечом к плечу со своим другом.

После первых же ударов, из прорубленных ими дыр, повалил едкий дым и показались языки пламени. Очевидно, тлению до этого не хватало воздуха. Проделав отверстие, достаточное для того, чтобы вставить в него пожарный шланг, матросы принялись заливать пассажирский отсек водой.

Вскоре вода в пожарной машине закончилась. Но отъехать машина не смогла. Из-за плохого крепления шлангов большое количество жидкости вылилось под её колёса. Грунт под машиной размяк, колёса вращаясь, уходили всё глубже и глубже в землю. Пожарники бросили заниматься самолётом и принялись оттаскивать "пожарку". Матросы где-то достали металлический трос, с обеих концов которого были прикреплены толстые крюки. Один конец его они зацепили за "водовозку", другой за пожарную машину, и "водовозка" рванула с места. Трос лопнул и просвистел над головами перепуганных ребят.

Прибежал офицер. Обматерив их, приказал вытаскивать из фюзеляжа трупы вьетнамцев. Пока матросы возились со своими машинами, офицеры, прорубив борт, обнаружили целые "залежи" моих незаконных пассажиров. Носилок было всего две пары. Извлечённые из гермокабины тела переносили на них от самолёта до бетонной полосы. Там врач проверял сердцебиение каждого вьетнамца, в надежде обнаружить хоть кого-то живым. Но щуплые тела вьетнамцев были безжизненны. Матросы сбрасывали мертвецов одного за другим на бетон и бежали за следующими. Если бы я мог говорить, я бы им сказал: "Ребята, не спешите. Всех, кто не задохнулся в дыму, вы утопили в воде, когда тушили тлеющую вату".

Но, конечно же, не они были в этом виноваты.

Подъехал подъёмный кран. Газорезчики принялись вырезать моё пилотское кресло из груды искорёженного металла. Всё, что осталось от правого лётчика Серёжи и бортового техника Гены, давно уже достали и увезли. Штурманскими останками решили заняться позже. Копошатся вокруг меня, не замечая, что я слежу за их действиями. Боятся посмотреть мне в лицо. Никто не хочет видеть открытые глаза смерти.

Всё вроде бы обрезали. Кто-то крикнул:

- Можно поднимать!

Спасатели зацепили заголовник моего кресла крюком и крановщик начал осторожно поднимать меня вверх на длинной стреле подъёмного крана. Я повис на привязных ремнях своего пилотского кресла. Временно утихшая боль вернулась с удесятерённой силой. Пока я осматривал разрушения, полученные самолётом, и наблюдал за работой "спасателей", я и забыл, в каком плачевном состоянии находится моё собственное тело. Я невольно застонал, протестуя против такой невыносимой пытки.

- Командир жив! - пронеслось от одного человека к другому.

Передвижной подъёмный кран опустил меня между машиной скорой помощи и горой из тридцати желтокожих трупов. Врач, пощупав пульс, покачал головой и сказал медицинской сестре, стоящей рядом со мной на коленях:

- Поторопись, Лариса. Мы можем не довезти его до санчасти.

Он принялся скальпелем разрезать привязные ремни кресла, а девушка взялась резать лямки парашюта. Затем меня на носилках уложили в машину, и мы помчались по рулёжным дорожкам аэродрома в мой последний путь.