Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916

Славянофильство, несмотря на свой национальный и религиозный оттенок, вначале встречало неодобрение со стороны русского правительства и подозревалось в демагогических тенденциях.

Славянофилы сначала ограничивали свою деятельность пределами Москвы и находились под наблюдением полиции, но, благодаря событиям на Балканах, они мало-помалу снискали себе сочувствие Петербурга и даже среди придворных, где они нашли могущественную покровительницу в лице графини Блудовой, статс-дамы императрицы, пользовавшейся громадным влиянием в высшем обществе столицы и особым расположением императорской фамилии. Салон этой великосветской дамы был широко открыт для пропаганды вмешательства России в дело освобождения восточных славян от турецкого ига. Министерство иностранных дел, под руководством канцлера князя Горчакова, пыталось некоторое время сопротивляться этой пропаганде, но в конце концов последовало за общим настроением. Кроме того, одним из наиболее горячих сторонников славянофильства являлся крупный чиновник министерства, Тютчев, поэт выдающегося таланта и блестящий рассказчик, который пользовался большой симпатией в салоне графини Блудовой и при дворе.

Два года, которые предшествовали войне, были отмечены небывалым ростом симпатии русского общества по отношению к восточным славянам. Это движение захватило все классы общества и выражалось в проявлениях воинственного энтузиазма со стороны русской молодежи и вступлении добровольцами в сербскую армию. Мой старший брат поступил в гвардию и, когда была объявлена война, отправился на фронт; я готов был последовать его примеру, но юный возраст помешал этому, а когда мне едва исполнилось девятнадцать лет и я имел возможность выполнить свое желание, война закончилась миром в Сан-Стефано (3 марта 1878 года). Не желая терять случая принять участие в балканских делах, которыми продолжал живо интересоваться, я вступил на дипломатическую службу, несколькими месяцами позже, в качестве атташе в Константинополе. Российское правительство возобновило дипломатические отношения с Турцией, послав в качестве своего представителя князя Лобанова, будущего министра иностранных дел. Благодаря содействию и даже дружбе, которую питал ко мне этот выдающийся государственный человек, я быстро прошел первые ступени дипломатической карьеры, но чем я особенно обязан ему, так это общением с этим выдающимся культурным человеком, обладающим замечательной тонкостью суждений, которое избавило меня от многих ошибок, свойственных более молодому поколению этого периода.

Если бы я не боялся затруднить моих читателей, то дал бы подробный портрет князя Лобанова. Я уже говорил, что он являлся одним из наиболее блестящих представителей группы общественных деятелей либеральной эпохи царствования Александра II.

Лобанов-Ростовский, происходя от одной из древнейших линий дома Рюрика — князей Ростовых, — был вместе с тем историком и человеком широко образованным. Он был дипломатом, но по семейным обстоятельствам долгое время уклонялся от поступления на службу, пока, наконец, не начал своей дипломатической деятельности в качестве посла в Константинополе. После служения в качестве посла в Вене и в Лондоне он был назначен в 1895 году министром иностранных дел, но умер на следующий год, во время сопровождения императора Николая в заграничную поездку. Это случилось через неделю после того, как он снова дал доказательство своего дружеского расположения ко мне, предложив императору назначить меня своим помощником, то есть на пост товарища министра иностранных дел, но мое назначение не состоялось за его смертью. Когда меня, в свою очередь, призвали руководить иностранной политикой России, я не всегда шел по его пути и не следовал некоторым из его политических теорий, но я по сей день с большим уважением отношусь к его памяти и горжусь тем, что был причислен к числу его любимых учеников.

Если в настоящей главе я рискнул подвергнуться упреку в том, что уделил слишком много внимания своему прошлому и ранним годам, то это потому, что, как мне казалось, таким путем смог лучше объяснить социальную и политическую структуру России, которая обычно не совсем ясна для внешнего мира. Подробный рассказ о превратностях, которыми была отмечена моя долгая дипломатическая карьера, напротив, не представлял бы особого интереса с этой точки зрения. Будет достаточно перечислить последовательные этапы — Турцию, Болгарию, Румынию, Соединенные Штаты, Италию, Сербию, Баварию, Японию и, наконец, Данию, откуда я отправился в Санкт-Петербург, чтобы возглавить Министерство иностранных дел.