Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916

Среди этих этапов, однако, был один — миссия, которую я выполнял в Ватикане с 1886 по 1897 год, во времена папы Льва XIII, с того дня поставившая меня в противоречие с российской бюрократией и оказавшая заметное влияние на позицию, которую я занял впоследствии по некоторым вопросам внутренней политики, особенно тех, которые касаются свободы вероисповедания и обращения с иностранным населением России. Поэтому я посвящу несколько страниц в следующей главе этой миссии, которая была наиболее интересным периодом в моей дипломатической деятельности, но пока я вернусь к рассказу о событиях, последовавших за открытием Первой Думы.

Глава 6 Кабинет Горемыкина

Как можно было ожидать, Дума с самого начала не только приняла враждебную позицию по отношению к правительству, но и ясно показала стремление расширить права, дарованные Манифестом 1905 года.

Впервые это обнаружилось в проекте ответа на тронную речь, составленном в комиссии тридцати трех членов Думы, целиком принадлежащих к оппозиции.

Этот ответ включал в себя все пункты программы кадетской партии, с требованиями упразднения Государственного совета, установления ответственности министров перед Думой, всеобщего голосования, отмены исключительных законов, права собраний, свободы печати, полной свободы совести, отмены сословных привилегий и т. д. Аграрный вопрос разрешался очень радикально, путем передачи крестьянам всех кабинетских и монастырских земель, а также путем принудительной экспроприации части земель, принадлежащих частным собственникам.

В дальнейшем намечались принципы полной амнистии по политическим и религиозным преступлениям.

Обсуждение проекта ответа заняло неделю и закончилось особенно бурным ночным заседанием, в котором лучшие ораторы кадетской партии — Петрункевич и Родичев — произнесли подстрекательские речи, упрекая правительство за жестокое подавление революционного движения и требуя немедленного освобождения арестованных в связи с последними событиями.

Ответ на тронную речь был единодушно принят присутствовавшими на заседании членами Думы, а небольшая группа октябристов и консерваторов покинула зал, не осмеливаясь голосовать против.

Принятие этого ответа, несомненно, знаменовало собою стремление Думы присвоить себе права учредительного собрания и принудить власть пересмотреть Манифест 1905 года самым радикальным образом.

Это вызвало чрезвычайное раздражение в правительственных кругах и сопровождалось спорами между представителями народа и монархической власти о способе, которым ответ должен быть представлен императору. Он отказался принять депутацию, выбранную для этой цели Думой, и известил председателя, что может принять адрес не иначе, как только через министра императорского двора. Депутаты сочли это оскорбительным для себя, так как они употребили величайшие усилия, чтобы облечь свои требования в наиболее корректные и даже проникнутые духом лояльности к личности государя формы. Благодаря благоразумному воздействию на Думу со стороны некоторых кадетских лидеров, она не настаивала на своей точке зрения. Указывая, что она не будет спорить о форме передачи адреса императору, и отмечая, что предложенный способ передачи одинаков и для Государственного совета, Дума решила отнестись к этому как к простой формальности, требуемой императорским двором.

Но вскоре антагонизм между Думой и правительством снова обнаружился весьма резко, когда в первый раз на трибуне появился Горемыкин, чтобы огласить ответную декларацию министерства, которая объявляла абсолютное non possumus.

Министерская декларация явилась предметом длительных прений в Совете министров; со своей стороны, я не только горячо протестовал против содержания декларации, но выражал сомнение в праве дачи ответа Думе со стороны правительства. Ссылаясь на практику других парламентов, я пытался убедить моих коллег, что кабинет как таковой не призван вмешиваться в диалог между государем и народным представительством и что единственным последствием подобного вмешательства явилось бы провоцирование конфликта с Думой, весьма опасного и бесплодного в данный момент. Я указывал далее, что было бы хорошо представить на рассмотрение Думы возможно большее количество законопроектов, что создало бы деловые дебаты и устранило бы все покушения со стороны депутатов на расширение прав Думы.

Мои возражения, которые были поддержаны только одним Столыпиным, не встретили сочувствия со стороны других коллег, и 26 мая Горемыкин, в сопровождении всех членов кабинета, с большой помпой отправился в Думу для чтения своей декларации.