Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916

Ни один из тех, кто принимал участие в заговоре, не был подвергнут формальному преследованию, хотя прежний воспитатель Александра I, Лагарп, который в то время жил в Швейцарии, приехал в Петербург и пытался убедить императора в необходимости повести судебное преследование хотя бы против тех, кто являлся фактическими убийцами, и в том числе против князя Яшвиля. Но несмотря на большое влияние, которое Лагарп имел на своего бывшего ученика, усилия его остались безуспешными. Виновные не только остались безнаказанными, но некоторые из них, как, например, генерал Уваров, приобрели особое расположение императора Александра. Граф Пален и оба Зубова покинули Петербург и провели остальную жизнь в своих поместьях. Граф Бенигсен, который по происхождению был немцем, продолжал военную службу и во время Наполеоновских войн стяжал себе большую славу, но при дворе он никогда не был persona grata и никогда не получил маршальского жезла, хотя им были награждены другие немцы, вроде Сакена и Витгенштейна, за меньшие заслуги.

Один князь Яшвиль получил приказ отправиться в свои поместья. Во время французского нашествия он встал во главе ополчения, выставленного поместным дворянством, и одержал значительную победу над врагом, но тем не менее ему никогда не было дозволено показываться ни в Петербурге, ни даже в Москве, и до самой смерти он жил в своих поместьях, где я провел часть моего детства и юности.

По преданию, существующему в семье моей матери, настоящей причиной опалы князя Яшвиля была не активная роль, которую он играл в драме 23 марта, а скорее вышеприведенное письмо к императору Александру. Это письмо, которое я знаю наизусть с самого моего детства, наполняло меня восхищением перед моим предком, которого я сравнивал с Брутом. Весьма вероятно, что это обстоятельство предопределило мое отрицательное отношение к самодержавному режиму и внушило мне склонность к либеральным и конституционным идеям.

Опала князя Яшвиля вызвала удаление семьи моей матери в провинцию и разрыв ее отношений со двором. По смерти князя Яшвиля, его потомки жили летом в своих поместьях, а зиму проводили в Москве — образ жизни, который так художественно изображен Толстым в «Войне и мире».

Мне шел седьмой год, когда крепостное право было отменено, и в течение моего детства жизнь семьи помещика мало отличалась от той, какой она была при старом режиме. Это была не только широкая и часто роскошная жизнь, но, несмотря на громадную отдаленность от центров и трудность сообщения с ними, она носила совершенно европейский характер.

Большинство из дворянских резиденций было основано в эпоху царствования императрицы Екатерины II и построено в неоклассическом стиле, введенном в России во время этого царствования.

Замечательно, что этот стиль, рожденный под небесами Аттики, принятый Палладио для вилл венецианских патрициев и Иниго Джонсом для домов английской аристократии, акклиматизирован в России, явившись, так сказать, национальной формой архитектуры, совпадая с наиболее блестящей эпохой русской монархии конца XVIII и начала XIX века.

Дома были обыкновенно окружены парком. В них были храмы, посвященные дружбе, живописные убежища, искусственные руины и памятники, украшенные трогательными надписями. Библиотека в большинстве случаев содержала полное собрание сочинений французских энциклопедистов и английских философов. Часто случалось, что все это не соответствовало поведению помещиков, которое в некоторых отношениях сохраняло отпечаток Древней Руси; были примеры злоупотребления властью и применения жестоких методов, поощряемых отсутствием эффективного контроля над крепостным правом, но такие эксцессы были довольно редки, и в целом манеры землевладельческой знати были мягкими и сдержанными.

Мои родители были благожелательны к своим крепостным, и большая часть их слуг — или, как их называли, дворни — осталась на службе даже после падения крепостного права.

Сколько я себя помню, в доме моих родителей постоянно пребывали самые разнообразные иностранные воспитатели: англичанки и француженки, английские и немецкие учителя и гувернантки. Это являлось правилом для домов известного круга, и этим объясняется, что большое количество моих соотечественников, принадлежащих к этому классу, говорит на иностранных языках с большим совершенством. Французский язык особенно был в употреблении не только при императорском дворе, — в высшем обществе Петербурга и в кругах русской дипломатии вплоть до царствования императора Александра III вся дипломатическая корреспонденция велась на французском языке, — но также и среди русского поместного дворянства. Не припомню даже, чтобы писал когда-нибудь своим родным иначе, как по-французски — французские обороты, окрашенные русизмами, были иногда очень забавны, но сохранили известные формы, принятые со времен Великой революции, которые придавали им особую оригинальность.