Воспоминания о детстве

Папа снова стал чиновником и каждое утро ходил в контору. Мама учила русскому языку одну весьма чудаковатую французскую старушонку, которой некуда было девать свои деньги. Катьку отдали в пансион, чтобы сделать из нее благородную девицу. Этуаль была нашей с Ромкой гувернанткой. Она учила нас французскому языку и немножко другим наукам.

Этуаль жила на бульваре Монмартр. Вся наша компания эмигрантов собиралась у нее по воскресеньям за обедом. Француз Луи женился, отыскал своих дальних родственников и уехал в Ниццу. Паулина Ричардовна нанялась в экономки к одному древнему французскому генералу, который ходил вечно всклокоченный, будто только что со сна. В будни он дремал в кресле на балконе, а по воскресеньям напяливал свой старый мундир, смешную треуголку невероятных размеров, нацеплял все свои ордена, а их у него было такое множество, что они занимали грудь и весь толстый живот до самого пояса. И вот в таком причудливом и весьма забавном виде он отправлялся гулять в Булонский лес.

Через некоторое время генерал женился на своей экономке, затем благополучно отправился на небеса, оставив супруге воспоминания о себе любимом, дом на краю Булонского леса, целую коллекцию своих орденов и бесконечные, так и не законченные мемуары с невероятными историями в духе барона Мюнхгаузена, которые он так любил рассказывать еще при жизни.

Воротилкин работал вместе с папой в конторе. Жена его так растолстела, что он просто не знал, куда ее девать, поэтому завел очень долгий бракоразводный процесс. Тем не менее Воротилкин так и не оставил своей мечты выбиться в правительство и все там переворотить.

Через некоторое время Счастливчикин тоже приехал в Париж вместе с супругой и детьми. Здесь он тоже хотел открыть свою контору с золотой дощечкой на двери и колокольчиком, но это не вышло, потому что в Париже уже и без него хватало психологов. Спасла его положение госпожа Блестяшкина, та самая блистательная актриса, которая вынуждена была оставить сцену и приехала, чтобы залечивать свою “растерзанные нервы”. Оказалось, что ее дочь Камилла сбежала с одним американским журналистом вслед за братом в Нью-Йорк. Счастливчикин тут оказался как раз кстати и принялся залечивать “растерзанные нервы” актрисы в основном с помощью балов, званых вечеров, поездок на природу и всяких других развлечений.

Через полгода папа получил повышение, и мы поселились в квартире на Монмартре. Жизнь наша совершенно переменилась. В гостях все чаще стали бывать художники и писатели. Мама поэтому тоже переменилась до неузнаваемости, она стала настоящей светской дамой, ну, или, вернее сказать, почти светской дамой, ей, конечно, надо было еще учиться и учиться. Она тщательно следила за модой, говорила только по-французски, ездила на женские собрания, бывала в обществе и нас тоже туда вытаскивала; читала книги, преимущественно романы, которым раньше не придавала особенного значения, и пыталась убедить папу, что ей нужна горничная.

Мы больше не ездили в римскую баню по субботам и не шатались ночами по дому. Ветер здесь не завывал в трубах, а лифт всегда работал и не скрежетал, потому что в нем все время сидел древний старик с длинной белой бородой, в смешном колпаке и с золотыми пуговицами. Хотя все говорили, что он обыкновенный лифтер, но мы с Ромкой точно знали – это самый настоящий гном. В Париже уже ездили автомобили, и мы с Ромкой несколько раз катались на них. Ух и здорово! Гораздо быстрее, чем в экипаже. По воскресеньям мы всей семьей гуляли в Булонском лесу, ездили на пикник за город.

Были, конечно, во всех этих переменах и отрицательные стороны. За нами с Ромкой теперь присматривала Этуаль. Она крепко взялась за наше запущенное образование и воспитание. Каждое утро после завтрака у нас были занятия. После обеда мы отправлялись бродить по городу. Этуаль таскала нас за собой повсюду и рассказывала порой такие невероятные вещи о разных местах, что просто дух захватывало. Она умела рассказывать. Время от времени рассказы эти о разных исторических событиях и личностях вдруг прерывались, если на горизонте появлялся какой-нибудь субъект, так или иначе связанный с политикой либо еще с чем-нибудь нежелательным. Тут в дело пускался уже известный нам зонтик. Отдыхали мы, сидя в кафе под открытым небом, что, впрочем, делали почти на каждом углу, потому что, на наше счастье, Этуаль тоже оказалась большой любительницей мороженого.

И люди здесь жили совсем не так, как у нас в городе. Рождество они праздновали 25 декабря, в Бога они верили по-другому, и церкви у них назывались соборы. В один такой Собор Парижской Богоматери мы ходили иногда с Этуаль, она нам рассказывала жуткую историю про горбуна, который жил здесь много лет назад и звонил в колокола.