Воспоминания о Ф. Гладкове

В разгоревшийся спор решил вмешаться А. И. Стецкий[25]. Но тут разыгрался осложняющий эпизод. Стецкий напечатал свою рецензию не в «Правде», а в «Известиях», да еще подписавшись инициалами. Эпизод этот не остался скрытым от литературной и партийной общественности. Выступление Стецкого в качестве критика — частного лица — было истолковано злопыхателями как отрицательное отношение партии к роману.

Вскоре «Правда» разъяснила отношение к роману. В один довольно-таки поздний вечер меня вызвали в редакцию и спросили, как я отношусь к «Энергии». Я рассказал. Мне предложили зафиксировать сказанное в форме статьи. Статья была напечатана без подписи, как редакционная, под названием «Литература и строительство социализма», в номере от 11 июля 1933 г.

Федор Васильевич заметил, что статья не закрывала возможностей для дальнейшего обсуждения романа, как не прошли мимо его внимания и содержащиеся в ней довольно жесткие критические замечания, но больше, чем защиту от групповых нападок (чему он тоже, конечно, радовался), он оценил утверждение принципиального значения «Энергии» для литературных исканий десятилетия. Прочитав правдинский подвал и узнав, кто автор, Федор Васильевич счел необходимым сказать мне об этом. Это и было первой нашей беседой вне рамок больших или малых официальных литературных собраний.

Исходным материалом для «Энергии» послужили наблюдения автора над строительством Днепровской электрогидроцентрали. Ф. Гладков подолгу живал на Днепрострое, знакомился с людьми, изучал трудности и успехи не со стороны, а в качестве активного члена коллектива. Жизнь на Днепрострое и работа над «Энергией» сблизили Федора Васильевича с Орджоникидзе. Они сделались друзьями. Федор Васильевич был вхож в семью Серго и до самых последних дней хранил благоговейную память о нем.

Отношение же к Алексею Максимовичу Горькому у Гладкова осложнилось. Горький навсегда остался учителем Гладкова, учителем не на словах, а на деле. Это хорошо подтверждается и последними его автобиографическими произведениями, на которых явственно лежит печать горьковской школы. Но в сердце Гладкова осталась нотка обиды, которой он и не скрывал. Посвящение Горькому с последующих изданий «Энергии» Федор Васильевич снял. Однако в своих выступлениях и статьях он всегда отдавал должную дань уважения и поклонения великому пролетарскому художнику.

Федор Васильевич хорошо знал и очень любил классическую русскую литературу. Все же первоначально мне показался неожиданным его интерес к Лермонтову. В дальнейшем я понял — Лермонтов был ему интересен как один из духовных отцов героического романтизма, традиции которого он считал нежелательным терять. Узнав, что я написал книжечку о Лермонтове, Гладков попросил ее «почитать». Работу эту — «Политические мотивы в творчестве Лермонтова» — он напечатал в «Новом мире», в котором тогда работал.

Федор Васильевич Гладков принадлежал к числу немногих писателей, внимательно следящих за критикой, не только за статьями, посвященными ему лично и его произведениям, а за критикой вообще. Он читал разборы книг других писателей, многие историко-литературные работы и уж всегда интересовался теоретическим движением идей в литературе. Одно принимал, другое отвергал, часто сердился, негодовал, хотел, чтобы все шло как надо, как он понимал. Приходится повторить то, что уже было сказано вначале. Мало сказать, что Федор Васильевич Гладков был предан литературе. По отношению к нему слово «преданность», пожалуй, было бы недостаточным и неточным. Тут приходится говорить о полном, неразрывном слиянии личности с ее литературным делом. Конечно, литература для Гладкова не была самоцелью. Он видел в ней форму служения революции, социализму, коммунистическому совершенствованию человека. Но эта форма была идентична с его натурой. Раскрывая себя, он мог говорить и писать о себе в литературе. У него было и честолюбие, но его честолюбие связано было с творимым им художественным словом, которое, он надеялся, откроет перед литературой новые возможности. Литературный процесс в целом преломлялся в его душе, вызывая страстное и пристрастное отношение ко всему, что в нем происходило.

Он постоянно думал о том, что же внес он сам в советскую литературу, какой в ней оставляет след и чья художественная практика является наиболее соответствующей методологическим принципам социалистического реализма.

Гладков чувствовал себя в соревновании с другими художниками-современниками. Соревнование предполагает ревность, даже соперничество — и что ж? Если они направлены к благородным целям, против них возражать трудно. Он в резкой, даже парадоксальной форме отстаивал право видеть мир по-своему и изображать его в общих рамках социалистического реализма, по законам своего художественного понимания.