Воспоминания о Ф. Гладкове

Сползание с принципиальных позиций привело к превращению руководящего рапповского ядра в группировку со всей узостью, односторонностью и несправедливостью всякой сектантской группы.

Несмотря на неоднократные и терпеливые указания партии (для примера можно сослаться на резолюцию ЦК от 1925 года), РАПП стала механически переносить в литературу особенности, свойственные политической борьбе с классовыми врагами. Творческие искания заменялись торопливым выдвижением быстро сменяющих друг друга «творческих» лозунгов. Вместо терпеливой работы с беспартийными из других писательских организаций были выдвинуты положения: «Кто не с нами, тот против нас», «Союзник или враг», — практическое осуществление которых отталкивало сплошь и рядом тех самых писателей, в сознании которых уже произошел поворот в сторону советской власти. Вместо будничной работы по воспитанию был организован крикливый призыв ударников в литературу.

Руководители РАПП все свои силы и все свое рвение перенесли на борьбу против групп и отдельных писателей, сопротивляющихся их действиям. Они стали прибегать к травле, шельмованию, добиваясь не только литературной дискредитации, но порой и политического уничтожения противника.

В число мишеней необъективной рапповской критики попал и Федор Васильевич Гладков.

К власти он не стремился, и «группироваться» с людьми по принципу — ты меня поддержи, а я тебя — он не умел. Свое отрицательное отношение к наметившимся ошибочным и даже вредным тенденциям в рапповской литературной политике он не скрывал.

Его стали критиковать не только за ошибки, свойственные «Кузнице». «Цемент», гордость писателя, начали третировать как внелитературное произведение. Каждое новое выступление Федора Васильевича неизменно встречалось недоброжелательно. Кажется, его перу принадлежал первый очерк о сельскохозяйственных коммунах — рапповская критика разругала очерк. Он написал повесть на колхозную тему — «Новая земля», — его, коммуниста, объявили чуть ли не классовым врагом.

К тому же некоторые лица из напостовского кружка были великими мастерами дискредитирующей, уничтожающей кулуарной «критики» («трепа», как тогда выражались). Федор Васильевич знал и о ней и, мнительный, ранимый, придавал ей слишком большое значение, сердился, негодовал и выбивался из творческой формы.

Дело не в том, конечно, что произведения Гладкова подвергались строгому разбору и строгой оценке как художественные произведения. Как все писатели, он был весьма чувствителен к эстетической репутации всего того, что выходило из-под его пера. Но в Гладкове было достаточно такта, чтобы те или иные литературно-художественные суждения о своих произведениях переживать про себя, делясь переживаемым лишь с близкими. Однако отрицание всяких литературных достоинств, да еще и политическое шельмование он, как писатель и как коммунист, терпеть не мог.

Федор Васильевич не был оратором, трибуном. Ему приходилось, конечно, выступать, но он или читал свои речи, или говорил тихо и неэффектно. Он не был приспособлен для острых схваток на больших собраниях, для словесных турниров, не умел быстро реагировать на настроения зала и на реплики. Записных же ораторов, заменявших литературную работу речами или же добивавшихся положения при помощи речей, он просто презирал. Но уклоняться от боя он не хотел. Он выступал против РАПП и в печати и на собраниях. В маленькой сатирической трилогии, особенно в рассказах «Вдохновенный гусь» и «Головоногий человек», он вывел героев, аналогичных некоторым рапповским деятелям. Было ли это сделано сознательно или так получилось — не знаю, но сладости во взаимоотношениях с РАПП они ему не прибавили[21].

Можно себе представить, с какой радостью встретил Федор Васильевич постановление ЦК ВКП(б) о ликвидации РАПП (23 апреля 1932 г.). Он отлично разбирался в общем политическом и культурном значении этого постановления и принял его как подарок себе лично, как проявление заботы партии о развитии советской литературы. Гладков в это время уже подолгу живал на Днепрострое — он писал «Энергию» и страстно хотел, чтобы литературное его детище, которому еще только предстояло родиться, было встречено без злопыхательства, без предвзятых мнений, не имеющих никакого касательства к внутренней ценности произведения.

Радость Гладкова выражала настроения, царившие среди всей писательской общественности. Кроме небольшой группы обиженных сектантов и групповщиков, ее разделяли все.

Постановление ЦК было мудрым, назревшим и необходимым.

В Оргкомитете Союза писателей к Федору Васильевичу относились очень уважительно, иногда даже подчеркнуто уважительно, и его творческое самочувствие явно повысилось.