Воспоминания о Ф. Гладкове

И вдруг уронила голову на руку, лежащую на книжке, и заплакала. Я бросился к ней.

— Ну чего ты, мамка... ни с того ни с сего?..

Она подняла лицо, мокрое от слез, и трепетно улыбнулась.

— Как хорошо-то, Федя! Сердце у меня встрепенулось... Вся обневедалась: аль это я прочитала?..»

Как-то в разговоре Федор Васильевич заметил, что эта его ранняя «педагогическая практика» не просто совпала со школьными годами, но, возможно, явилась порывом подражания искусству преподавания его первой учительницы Елены Григорьевны Парменионовой. О ней Федор Васильевич всегда вспоминал с неизменной сердечной благодарностью. В повести «Лихая година» образ ее воссоздан ярко и душевно. Читатель не может не любоваться солнечной энергией этой жизнерадостной русской девушки, приехавшей в глухое старообрядческое село «сеять разумное, доброе, вечное». Ее непосредственность отнюдь не была порождена наивным неведением суровых условий: нет, она видит и знает эти условия. Но она не пуглива, а смела, настойчива: она убеждена в своей правоте и в своем призвании. На грубый нажим попа, склонявшего молодую учительницу к борьбе с раскольниками «сообща» и убеждавшего ее в том, что учительство служит у нас «церкви и отечеству на пользу», Елена Григорьевна с чувством достоинства возразила:

«Я работаю, батюшка, в светской земской школе. Ребят я учу грамоте, воспитываю любовь к книге, к знанию. Я стараюсь, чтобы каждый из детей был чист, честен и трудолюбив».

На второй приступ священнослужителя она смело и твердо заявила:

«Учительская интеллигенция идет в деревню не для религиозной борьбы, а для просвещения народа — для того, чтобы воспитать человека».

С именем первой учительницы Федор Гладков связывает многое светлое, хорошее, что он испытал в школьные годы. Уроки Елены Григорьевны были для него и для его сверстников увлекательнее игр, прогулки ребят с учительницей казались радостными и романтичными. Само поведение Елены Григорьевны при начальствующих лицах воспитывало в детях гордое чувство собственного достоинства. Дружба учительницы со своими коллегами из соседних сел давала Феде возможность знакомиться с благородными тружениками народного просвещения, людьми, жизнь которых в большинстве случаев была очень трудной. Тяжела судьба Нила Нилыча и его жены, тоже учительницы. Однако драма жизни не согнула их, не разрушила нравственной целостности. А как обаятелен другой товарищ Елены Григорьевны — «милый Богдаша», учитель из села Спасо-Александровка, «высокий парень с густым руном волос на голове, добродушный шутник». С открытым чувством светлой радости рассказывает Федор Васильевич о веселом, хотя и «гонимом мятежнике», каким действительно был в дореволюционной России этот учитель, ставший впоследствии одним из первых русских пролетарских поэтов, — Александр Алексеевич Богданов. Мы встречали А. А. Богданова в 30‑е годы, старого, седого, с бороздами морщин на худом лице. Но глаза его были молодыми, жизнелюбивыми, как и сам их обладатель. Он ходил с палочкой, внимательно слушал выступления молодых поэтов, заходил в довоенные годы и в наш Литературный институт. Заходил, слушал звонкие голоса поэтов-студентов, хорошо, как-то по-богдановски, вздыхал и говорил: «Счастливчики... Эка, как им везет!» Интересовался характером обучения литературной поросли. Как-то заметил, не мимоходом, а убежденно:

— Не облегчайте их учения, больше давайте им знаний, чтобы потом народ больше с них требовал, когда войдут в жизнь...

Федор Васильевич тепло вспоминал об этих встречах:

— Мы же с ним земляки — саратовцы-пензенцы. Можно сказать — родня. По земле нашей и по духу: оба — педагоги. Поэт он, пожалуй, больше в душе, чем высказалось в его стихах. Но и в них есть настоящая сила — это преданность революционному долгу, убеждение и страсть.

И Федор Васильевич как бы в подтверждение процитировал две строчки из стихов А. А. Богданова:

В каждой букве, в каждой строчке —
динамит!..
Больше, больше огневых, разящих
слов!..

И заключил:

— Это тебе не бальмонтовская пена дерзости, а подлинная сила борца...

II

После городского училища и дополнительного, педагогического года при нем юноша Гладков стал учителем начальной школы. Никакой случайности в выборе им учительской профессии не было.