Воспоминания о «Литературной газете»

Почему так приветствовали писатели Горького? Послушаем Михаила Зощенко. «История литературы, вероятно, не знала писателя, который бы был так заинтересован литературой, как А.М. Горький. Конечно, мы, писатели, все заинтересованы литературой, но это заинтересованность главным образом своей литературой, своим умением производить вещи, в крайнем случае своим цехом. Он заинтересован литературой так, как, скажем, красный директор завода заинтересован общим ходом своего производства.

Он пишет тысячи писем всем, имеющим отношение к литературе. Он пишет горячую статью о какой-нибудь несуразной книге. Он озабочен, почему вышла неталантливая и неценная книга в то время. Когда у нас мало бумаги. Он даёт темы начинающим писателям и внимательно следит за их работой. Иной раз кажется, что ни одна напечатанная строчка за эти 13 лет не ускользнула от внимания А.М.»

Съезд съездом, но суть писательского труда не в заседаниях, а в написанных книгах. «Литгазета» перепечатала из номера за 1933 год многофигурный шарж Бориса Пророкова на писателей, выпустивших новые работы. Подпись под ним выдержана в духе времени и отражает его приоритеты: «Бодрым, широким шагом идёт Максим Горький, за ним Шолохов в тени донского подсолнечника и Панфёров с праздничной колхозной гармошкой. Следующий Фёдор Гладков с «Энергией» и Валентин Катаев, торопящийся вперёд на гусеничном кране, Леонов не то с трубой, не то с ретортой, в которой дистиллируются профессор и комсомолка. Е. Петров и И. Ильф ведут золотого телёнка, хотя и 96 пробы, но больше похожего на болонку. Вересаев, едва поспевающий за двумя сёстрами-комсомолками; Новиков-Прибой, бурно празднующий удачу «Цусимы», Алексей Толстой в петровской треуголке, путешествующий на танке — он же «форд» новейшей конструкции; Мариэтта Шагинян, подавленная тяжестью своих дневников; Безыменский, гордящийся «Правдой», и Борис Пильняк, который одинаково хорош и в русских лаптях и в американском автомобиле».

В 30-е годы А.М. Горький продолжает работу над романом «Жизнь Клима Самгина», передаёт в театр пьесы «Егор Булычёв и другие», «Достигаев и другие»; М.Шолохов, завершив первую книгу «Поднятой целины», возвращается к «Тихому Дону» (закончен в 1940 году); А.Толстой, отложив «Хождение по мукам», пишет роман «Пётр I»; Л. Леонов издаёт романы «Соть», «Скутаревский», «Дорога на океан»; М. Зощенко — «Голубую книгу»; Б. Пастернак — сборник стихотворений «Второе рождение»; А. Твардовский создаёт поэму «Страна Муравия»...

Творческий подъём переживает не только русская советская литература, но и литературы других народов СССР.

Весной 1930 года первая ударная бригада советских писателей выехала на два месяца в Туркменистан для знакомства с

колхозным строительством и культурной жизнью республики. На Магнитострое формировался замысел романа А. Малышкина «Люди из захолустья»/ В. Катаев работал над романом «Время, вперёд!» Особый размах был придан посещению писателями строительства Беломорско-Балтийского канала. Сборник «Беломорско-Балтийский канал им. Сталина» вышел в свет в начале 1934 года. Им гордились, на него ссылались, его цитировали.

А вот отзвуки идеологической борьбы. На полосе представлены отрывки из статей секретариата РАПП, Ф. Раскольникова, Бориса Агапова, критикующих Б. Пильняка за публикации в белоэмигрантских изданиях антисоветской направленности. Один из семи главных редакторов первого десятилетия «ЛГ» А. Селивановский, не щадя резких слов, разносит Андрея Платонова. «Мы должны отличать самокритику от критики, производящейся с враждебных классовых позиций, вскрытие действительных болезней от хихиканья над всем делом осуществляющегося социализма. Массы бедноты и середнячества строят колхозы. Почему же Платонов изображает коллективизацию как бюрократическую выдумку, почему он с презрением отнёсся к энтузиазму масс? Потому что Платонов есть анархиствующий обыватель, всё более отчётливо превращающийся на деле в литературного подкулачника.»

Позволю себе сделать небольшое отступление на данную тему. Я по отцу из деревенских. Мой дед Семён Григорьевич, едва вернувшись с Первой мировой, организовал в родном селе Вязовка самый первый колхоз из десяти крепких мужиков. Назывался он тогда ТОЗ — товарищество по совместной обработке земли. Я сельскую жизнь помню с 1939 года. Как же хорошо, богато тогда жили! Каждый двор — полная чаша. Какие были лошади! Не колхозы разорили наше село, а война. Всех мужиков призвали на фронт, откуда мало кто вернулся. Тракторы, грузовики, лошадей — туда же. В деревне остались женщины и старики. Что они могли без техники, без конной тяги. Но прокормили страну, хотя голодно порой было, потому что всё — фронту. В армии-то до 20 миллионов. Бабушкина племянница Катя Морозова, проводив мужа, осталась с четырьмя детьми, мал мала меньше. Не будь колхоза, все бы погибли. И до самых хрущёвских дуростей страна сама себя кормила. Сейчас 70 процентов продовольствия из-за рубежа. Хорошие рынки предоставили своим нанимателям наши демократы, либералы и чиновное жульё! И нет на них суда...