Воспоминания о «Литературной газете»

В городах, где есть русские колонии, работают воскресные школы, где дети изучают родной язык и родную литературу. Издаются журнал «Австралиада» , газета на русском языке, есть пишущие на русском писатели и поэты. Одна из них, Наталья Мельникова попросила меня помочь ей издать в СССР свои стихи.

– Зачем вам это? – спрашиваю. – Ведь здесь никаких проблем с изданием нет.

– Ну, что вы, – отвечала Наталья, – разве можно сравнить книгу, вышедшую в Австралии, с вышедшей в Советском Союзе.

Я взял у неё рукопись, передал в издательство «Советский писатель», которое без проволочек выпустило её в свет. Это было в 1989 году, уже в другие времена.

Общество «Родина» всегда включало в свои делегации, направляемые за рубеж, хороших артистов. Артистическую часть нашей группы представляла Эдита Пьеха. В Австралии её прекрасно знали, концерты проходили при полных залах, где к «старой» эмиграции присоединялась и новая, выехавшая по израильским визам, а затем рассеявшаяся по всему свету. Эдита Станиславовна выступала во всём блеске своего таланта, успех имела оглушительный, бисировала, пока хватало сил. Во всей Австралии не было никого, кто мог бы с ней сравниться. Это наполняло русских слушателей особым чувством превосходства: мол, знай наших!

Надо сказать, что чувство превосходства над населением приютивших их стран было органически присуще эмигрантам и из России, и из СССР. В США в той среде, в которой они жили, люди книг, кроме ширпотребовской дешёвки, не читали, культурой были не затронуты, не знали ни истории, ни географии, понятие духовные запросы для них не существовало. Молодой человек, закончивший 11-летнюю школу (кроме элитных), имел знания в объёме советских четырёх начальных классов. На Брайтон-бич, где сгруппировалась еврейская эмиграция и где говорили только по-русски, ходил тогда анекдот: хозяйка магазина кричит уже освоившему язык сыну: «Моня, выйди, местные пришли!» В одном слове столько выражено!

Эмигрантская среда очень пёстрая, но в главном она тогда чётко делилась на две части: просоветскую и антисоветскую. Существовали общества дружбы с СССР, издавались просоветские газеты. В США одной из них был «Русский голос» во главе с Павлом Ветровым. Способный журналист, эрудит, он глубоко изучил страну, куда выехал вместе с женой-еврейкой, очень интересно об Америке и об американцах рассказывал, а однажды решил и показать. Как когда-то Ильф и Петров, мы проехали с ним на машине через всю Америку, прикоснулись к жизни в провинции, ничего общего с жизнью в Нью-Йорке не имеющей. Его самоотверженная работа была вознаграждена: Павел вернулся на Родину.

Из множества зарубежных встреч выделю ещё одну – со скульптором Эрнстом Неизвестным . Мы были знакомы с ним с середины 70-х, когда я работал в Московском горкоме партии. Однажды, вернувшись с заседания политбюро, Виктор Васильевич Гришин дал мне поручение съездить к Неизвестному и посмотреть его проект памятника Хрущёву, сделанный по заказу родственников. «Говорят, такой памятник ставить нельзя. Неужто в самом деле?»

Мастерская Неизвестного, прославившегося после полёта Гагарина скульптурой «Покорители космоса», находилась в роскошном старинном доме возле радиальной станции метро «Проспект Мира». Едва я вошёл, Эрнст позвал своего помощника и послал его в магазин, вынув при этом из кармана толстенную пачку 25-рублёвок. Если он хотел произвести впечатление, то достиг своей цели: ни я, ни мои товарищи таких денег отродясь в руках не держали.

Хозяин показал мне модель памятника, который вызвал у кого-то из руководства

такую негативную реакцию. Он был составлен из двух частей белого и чёрного гранита. Наверху в круглом вырезе блестела отполированной латунью голова Никиты Сергеевича.

– Я таким образом передал отношение к нему: он оставил по себе и хорошую, и плохую память. А человек-то был незаурядный.

Сам Неизвестный от Хрущёва натерпелся. Во время знаменитого визита на художественную выставку работа скульптора ему сильно не понравилась, что и было выражено в самых нелицеприятных выражениях. За чем последовало множество творческих и житейских неприятностей.

 В большой мастерской было на что посмотреть. Эрнст с удовольствием показывал свои работы – заказов у него не убывало. Рассказывал, что уже много лет трудится над сложнейшей философской композицией «Древо жизни». Он, между прочим, не только воевал, но и учился на философском факультете.

Вернувшись, я рассказал Виктору Васильевичу о том, что увидел. Через некоторое время памятник был изготовлен и установлен на Новодевичьем кладбище, на десятилетия став главной его достопримечательностью.

Потом мы не раз встречались с Неизвестным на разных мероприятиях, в театрах. Он неизменно подходил, мы перекидывались парой приветливых слов. Через некоторое время Эрнст по еврейской эмиграции оказался в США, и контакты прекратились.