Воспоминания о моей жизни

Что касается замаскированной враждебности и скрытой тенденциозности, проявляемых в мой адрес, то должен сказать, что нечто более типичное и стоящее упоминания имело место четыре года тому назад на VII Квадриеннале. В рамках Квадриеннале в Палаццо делле Эспозициони был открыт «Салон почета», своего рода Вальхалла, где выставили работы некоторых умерших и ныне еще здравствующих итальянских художников. В программе и регламенте этой Вальхаллы было заявлено о «строгом отборе наиболее значительных живописных и скульптурных работ итальянских мастеров, созданных в период с 1910 по 1940 год». Моя же самая поздняя картина относилась к 1927 году, к тому же принес ее я сам. Скрытой, потаенной целью этой представительной манифестации было ограничить внимание людей тем, что, как говорят модернисты, я делал прежде, в своей так называемой первой манере. С этим тонким намерением устроители и пригласили меня принять участие в выставке работ, согласно их заявлению и регламенту каталога, созданных до 1940 года. Но и этого было недостаточно, поэтому с помощью Музея современного искусства из Нью-Йорка, не проявив ни малейшего интереса к моему мнению, привезли ряд моих метафизических картин, то есть поступили почти так же, как заслуженный Комитет Биеннале с организацией пресловутой «Выставки Метафизики» восемь лет назад. Но самое примечательное и даже занимательное это то, что для тех, кто фигурировал на этой Вальхалле искусств, не было предусмотрено никакой денежной премии, хотя бы в тысячу лир. Все понимали, что в том случае, если бы премия имела место, не дать ее и мне было бы нельзя, а это для Высшего совета Квадриеннале было уж слишком. Зато состоялась грандиозная, торжественная раздача почетным участникам написанных от руки каллиграфическим почерком персональных дипломов.

А теперь вернемся еще раз к фатальному 1952 году, безгранично печальному пункту моей жизни, поскольку в том году я потерял своего бесценного несчастного брата. В тот период меня много раз привлекали к созданию декораций и костюмов к постановкам опер и балетов, осуществляемых в Ла Скала в Милане и Театро Комунале во Флоренции. Самыми значительными по качеству и по объему работы оказались декорации и костюмы к «Мефистофелю» Бойто. Но я ощутил волну скрытой зависти, которая исходила от некоторых кругов того же театра Ла Скала. Помню, как после премьеры «Мефистофеля» в одной из миланских газет появилась глупая и злая статья за подписью ныне покойного Костантини, в прошлом художника-футуриста, позже занявшегося художественной критикой. Мне сразу стало ясно, что статья написана по заказу, точнее, по настоянию тех господ, что стоят у руководства крупнейшего оперного театра Италии. И словно той зависти, что испытывали ко мне руководители театра Ла Скала и их заместители, было мало, взбунтовалась одна пожилая англичанка; дама, думаю, проживала во Флоренции, но имени ее я не помню. Была она подругой баса Росси-Лемени, и, кажется, эта дорогая lady и настояла в не терпящей возражений форме, чтобы Росси-Лемени во время прелюдии появился на сцене без красных перчаток, важной части задуманного мною костюма. Позже, в один прекрасный вечер, тот же Росси-Лемени, не знаю, по какой причине, во время исполнения классической сабы, сорвав с головы тенора Тальвиани прекрасную шляпу с пером, метнул ее, как спортивный диск, за кулисы. Каковы причины этой враждебности?.. Всегда одни и те же, дорогой читатель. Просто мои декорации и костюмы были лучше тех, что привыкли видеть в театре Ла Скала. И все же основную ответственность за эту волну враждебности несли руководители театра Ла Скала, которые, как это часто бывает в Италии, не испытывают никакого уважения к достойным представителям своей страны. Предположим, в Ковент-Гарден в Лондоне известнейший английский художник создает декорации и костюмы — разве руководители театра позволят какому-нибудь иностранцу внести изменения в его сценографию? У нас же принцип всегда один: поддерживать и продвигать не только посредственность, но и бездарность, и в то же время держать в тени и бойкотировать тех, чей серьезный изъян состоит лишь в том, что они — настоящие художники. Это я отметил не только по отношению к себе, но и к другим сценографам, например, к итальянке де Нобиле, ныне живущей и работающей в Париже. Для Ла Скала она в свое время создала декорации и костюмы к «Травиате» в постановке Лукино Висконти. Отметил я это и по отношению к молодому французу, автору сценографии к балету «Золушка» на музыку Прокофьева.