Воспоминания о моей жизни

Вот я и спрашиваю себя, с какой стати в Милане крупное издательство должно приводить в движение весь арсенал своих средств, чтобы напечатать книгу о Сезанне? Возможно, издатель думал, что должен просвещать нашу публику? Не думаю, поскольку, как бы плохо ни был информирован этот издатель, ему, безусловно, должно было быть известно, что сегодня итальянцы знают Сезанна много лучше, чем те же жители Парижа. Действительно, здесь у нас этот псевдомастер из Экс-ан-Прованса более знаменит, чем в своей стране. Кроме того, всем, кто интересуется современным искусством, известно, что в той же Франции после того, как Воллар со злым умыслом выбросил на художественный рынок стряпню Сезанна, сыграв с людьми самую злую шутку, на какую был способен, книги о Сезанне почти не публикуются. Дело в том что уже тогда о нем было опубликовано такое количество книг, монографий, статей и брошюр всякого рода и вида, что критики и историки искусства израсходовали весь репертуар тех глупостей, тех безумных и лживых аргументов, общих мест, которые обычно используют, когда говорят о современной живописи. Лучше бы миланское издательство, столь преданное грубой живописи современного Парижа, выпустило том с прекрасными репродукциями и ясным, разумным текстом о ком-нибудь из наших художников прошлого века, к примеру, о Джованни Карнавали, Джачинто Джиганте, Фонтанези или же о Гаэтано Превияти, Винченцо Джемито, Филиппо Палицци. Эти художники могли бы, схватив за нос всех Сезаннов Наварры и Франции, как карабинеры Пиноккио в знаменитой классической книге Коллоди, и отведя в школу, преподать им урок.

Таким образом систематически кладутся под сукно итальянские ценности и столь же систематически прославляется все, что исходит из Парижа, все, что там делается. Только вчера по телевизору показывали аукцион, проходивший в пользу пострадавших во время стихийного бедствия в Fréjus. Последовательно прозвучали начальная и продажная цена работ некоторых художников Парижской школы. Было очевидно, что французские торговцы, из всего умеющие извлекать пользу, как обычно, бросаются на этом сборище астрономическими, неконтролируемыми цифрами, чтобы возбудить желание, особенно за пределами Франции, приобретать французские картины. Работы уходили за двадцать миллионов, хотя днем раньше на них была объявлена цена в шестнадцать и даже четырнадцать миллионов, в другом случае пять миллионов превращались в пятнадцать. Но мы так глупы и наивны, что и тут готовы поддаться нажиму торговцев из Парижа, полагающих нас массой клинических кретинов, и проглотить их блеф.

Хотите иметь представление о том, как поступают в Италии с по-настоящему достойными художниками? Так вот, на восьмую Квадриеннале искусств здесь, в Риме, я отправил пять картин. Опасаясь быть выставленным плохо, я выдвинул условие, что стену, на которой будут размещены мои картины, я выберу сам. Мне дано было согласие, и, действительно, картины повешены были на той стене, что была выбрана мною. Но без хитрости не обошлось. На самом деле, когда выставка открылась, я отметил, что из четырех стен экспозиционного зала моя освещена хуже всех. Указав на это секретарю выставки Фортунато Беллонци, я попросил его добавить еще один светильник к уже имеющимся на потолке. Я не просил о том, чтобы моя стена была освещена лучше других, а просил лишь осветить ее так же, как другие. Однако я ничего не добился. Но, думаю, окажись на месте моих картин работы Пикассо и попроси Пикассо лично еще один светильник, секретарь Беллонци велел бы привезти отражатели и прожектора из аэропорта Чампино и сделал бы так, чтобы прибыли они с эскортом от Министерства народного просвещения, со всеми городскими службами во главе, в сопровождении мотоциклистов. Перед кортежем шли бы, размахивая красными и испанскими флагами, знаменосцы и городской духовой оркестр, исполняющий попеременно то коммунистические гимны, то гимны франкистской Испании.