Воспоминания о моей жизни

Злобность Лонги на протяжении всех этих шестнадцати лет растет изо дня в день. Когда он встречает меня на улице, у него сводит челюсти и каменеет лицо. Он обладает магическими, сверхъестественными свойствами, в частности, даром вездесущности и способностью при желании бесследно исчезнуть. В связи с этим вспоминается, как два или три года назад я шел под аркадой Центральной почты Флоренции; в какой-то момент я увидел шагах в двадцати от себя идущего мне навстречу Лонги; он, увидев меня и в одно мгновение рассчитав дистанцию, вероятно, убедился в том, что, если он будет продолжать движение, мы столкнемся, как корабли в тумане. Терять время было нельзя, и он прибег к крайней мере. Магия! Я не преувеличиваю и не сочиняю: раскинув руки и нырнув в толпу, Роберто Лонги исчез с тротуара. Когда я огляделся вокруг, чтобы понять, куда он пропал, я увидел за своей спиной лишь задний фасад Лонги, свернув за угол, тот скрылся по направлению улицы Строцци. А теперь я спрашиваю, дорогой читатель: возможно ли совершать подобного рода вещи, не обладая даром вездесущности и способностью провоцировать по желанию исчезновение собственной персоны?

Однажды, в римский период, Лонги зашел в мою мастерскую и приобрел одну работу, которая была поистине маленьким шедевром: картина была написана с натуры в технике жирной темперы и изображала ветку с мандаринами на фоне неба. Приобретя эту работу, Лонги в тот же день подарил ее одному господину, который даже не был его близким другом; в любом случае делать ему такой подарок не было никаких оснований. Этот господин был мне хорошо знаком, я почти каждый вечер видел его в кафе «Араньо». Жест Лонги преследовал лишь одну дьявольскую цель — показать, как низко ценит он мою живопись и сколь мало его желание иметь ее в своем доме.

Роберто Лонги принялся неистово хвалить и даже приобретать живопись других художников: Сократ, Шильтиан, Моранди, Карра были, кто в большей, кто в меньшей степени, облагодетельствованы Лонги, который стремился уже тогда, как стремится и сейчас, проявлять себя различным образом.

Другой раз, все в тот же римский период, я нанес визит Лонги по поводу моей картины, изображавшей арбузы с кирасами. Он хотел было купить ее, но не купил, объяснив это тем, что картина потрескалась, но на самом деле «потрескалась» картина настолько, что четыре года тому назад ее благополучно репродуцировали в трехцветной печати, а ныне она составляет гордость собрания Вальдамери. Когда я был в доме Лонги, между нами завязался спор по поводу находящегося в галерее Питти во Флоренции женского портрета работы Рафаэля, известного под названием «Беременная». В 1920 году я сделал с этого портрета копию, которую храню у себя поныне. Лонги уверял, что в изображении левой руки женщины Рафаэль допустил ошибку, я же попытался объяснить ему, что это не ошибка, что подобного рода диспропорции, встречающиеся и в некоторых работах Альбрехта Дюрера, обусловлены самим характером композиции и не умаляют достоинств живописи, а, напротив, придают ей еще большую ценность. В какой-то момент, исчерпав аргументы, Лонги впал в состояние истерии: словно испытывающий острое желание помочиться, но не имеющий возможности удовлетворить его, он принялся притоптывать на месте и, задыхаясь, повторять: «Господин де Кирико, имею честь откланяться, честь имею откланяться, господин де Кирико!» Свидетелем этой сцены был живописец Америго Бартоли.

Мне как-то сказали, что Лонги тайно ото всех пишет картины. Если это так, то истерическая злоба, которую с 1918 года вызывает в нем моя живопись, имеет логическое объяснение.

За год до появления в Tempo уничтожающей критики Лонги, то есть в 1917 году, в весьма скептическом тоне о моих метафизических картинах, представленных на коллективной выставке в помещении газеты L’Epoca, что на улице Тритоне, высказался другой пророк и провидец от искусства Гоффредо Беллончи. С уверенностью никогда не ошибающегося прорицателя, он заявил в римской печати, что если кто и пойдет далеко по сияющей дороге искусств, так это не я, а Карло Карра, поскольку, по мнению вещуна Беллончи, тот в большей степени, чем я одарен Небесами. Воистину непогрешимые пророки эти господа!