Воспоминания о моей жизни

В Милане также стояла нешуточная жара. Торговцы картинами позакрывали свои лавки отчасти по причине жары, отчасти потому что их клиенты со своими семьями разъехались: кто отправился на озера, кто в горы, кто на море. Как-то раз мы с Изабеллой решили поступить как все и поехать на море. Мы приобрели автомобиль марки Balilla и стали брать уроки вождения. Уроки вождения я брал еще несколько месяцев тому назад в Париже, но на экзамене провалился и вернулся к занятиям только в Милане. Мы решили, что сдавать экзамен будем уже на месте нашего отдыха. Мой брат пригласил нас на свою виллу в Поверомо, в местечко со странным и несколько забавным названием, расположенном неподалеку от Форте-деи-Марми. На Balilla, которую вел наш приятель, мы отправились по направлению к Версилии. Поверомо и его окрестности мне вовсе не нравятся. Их регулярно посещают толпы интеллектуалов и художников. А между тем это места, где природа не только не живописна, но поистине груба, и странно, что именно эту зону многие живописцы выбрали местом отдыха и понастроили или же купили здесь дома и виллы. Правда, следует помнить, что речь идет о современных художниках, а что касается представления современных художников о красоте пейзажа, то оно у них довольно своеобразно и весьма отличается от того, что имели Джорджоне, Пуссен или Тициан, тем паче Коро или Фонтанези.

Природа в районе Форте-деи-Марми действительно скудна, трудно себе представить, насколько здесь скучны, неживописны и море, и берега: ни скалы, ни лодки, ни паруса, ни даже торчащей из воды сваи или старой корзины, плавающей на поверхности воды. Ничего, что заставило бы тебя взять в руки карандаш или кисть. Где-то около одиннадцати или двенадцати, когда солнце начинает печь, со всех концов Италии, а главным образом из Рима и Флоренции, на пляж стекается множество интеллектуалов; вместе со своими женами, детьми, родителями, друзьями и знакомыми они растягиваются на песке. Здесь они сплетничают, злословят, время от времени пытаясь скрыть свое истерическое состояние, смолкают, а затем выплескивают различными способами свою неиссякаемую внутреннюю неудовлетворенность. За их спинами бесформенные пинии жуткого цвета, напоминающие, согласно точному сравнению Делакруа, плюмаж, образуют сосновую рощу, представляющую собой своего рода гигантскую помойку, подлинную клоаку, полную всякого рода нечистот, и, в первую очередь, человеческих и звериных экскрементов. Вокруг них кружат мириады мух с переливающимися крылышками и прожорливыми хоботками, они кружат и садятся, взлетают и вновь садятся, опять поднимаются и летят к открытым дверям и окнам жилищ художников и интеллектуалов, чтобы, подобно маленьким гарпиям, загрязнять и заражать хлеб, еду, фрукты, воду и вино, приготовленные на обеденных столах для этих самых художников, интеллектуалов и их семей. И, подумать только, это при том, что в Италии, особенно в Лацио и Венето, как впрочем и в Пьемонте, и в Ломбардии, такое количество восхитительных, рождающих грезы мест, столько прекрасных, свежих, плодородных полей, так много мест, напоминающих картины старых мастеров, где замечательная природа сливается в единое целое с прекрасными старинными творениями человеческих рук. Днем, отдохнув пару часов, интеллектуалы рассаживаются по мотоциклам и принимаются гонять по расположенным вдоль побережья дорогам. Нужно было обладать бесконечной любовью к работе и живописи, чтобы решиться написать хоть какой-нибудь пейзаж, хоть какую-нибудь марину в этом жутком скучнейшем месте.

В Поверомо, точнее, между Поверомо и Форте-деи-Марми, мы с Изабеллой осваивали искусство вождения автомобиля, и в Масса-Карраре успешно выдержали экзамен. Водительские права, однако, мы смогли получить только в Милане, куда в сентябре 1938 года со всеми своими пожитками мы вернулись на Balilla, которую вели сначала механик, затем мой брат.

Тем временем над Европой сгущались тучи. Злой дух неотвратимо простирал свои мрачные крыла и над Италией. Муссолини, побывав в Германии, вернулся оттуда, переполненный дурными намерениями, мерзкими желаниями, нетерпимостью, жестокостью и садизмом. Были приняты пресловутые расистские законы — здесь, в Италии, стране средиземноморской и семитской, где по меньшей мере человек пять, если не шесть, из десяти по своей соматической природе могли бы принадлежать к израильскому народу, законы эти были не только безумны и бесчеловечны, но и в определенном смысле смехотворны. Не случайно один русский великий князь, не помню кто именно, вернувшись на родину после длительного пребывания в Неаполе, на расспросы своих друзей о его партенопейских впечатлениях ответил, что чувствовал себя здесь, как в краковском гетто.