Воспоминания о моей жизни

Возвратившись в Милан с различными картинами, я вновь начал работать. Месяца приблизительно через два я открыл выставку в галерее Барбару, где представил тридцать картин, выбранных из числа самых поздних, многие из них были результатом моих последних поисков в области живописной техники, касающихся совершенствования качества драгоценной материи — живописной фактуры — и достижения плавности и твердости мазка. В поисках, которые я упорно вел тогда и веду сейчас, бесценной помощницей, благодаря своей гениальной интуиции и здравому смыслу, для меня всегда была Изабелла Фар.

Экспозиция в галерее Барбару имела грандиозный успех: было распродано много картин, и, к ярости Гирингелли и их приспешников, большая их часть была написана в самые последние годы. Это был первый удар по галерее Il Milione.

После закрытия выставки мы вернулись в Париж. Несмотря на ее успех и предоставленную мне в Италии широкую возможность продавать свои картины, я был несколько разочарован. Когда я возвращался из Америки, я надеялся, что смогу развернуть движение по возрождению живописи в нашей стране; я знал, что в Италии значительно меньше снобизма и значительно больше серьезных людей, чем в других странах, знал, что в Италии есть обладающие талантом художники с благородными намерениями, такие как Пьетро Аннигони и Романо Гаццера. Я подумывал о том, что неплохо было бы создать группу учеников и передать им опыт, приобретенный мною за долгие годы напряженной работы, и помочь им как своими достижениями в области живописной техники, так и философскими взглядами на искусство, которые в моем случае являются по большей части взглядами Изабеллы Фар. Я надеялся осуществить эти прекрасные идеи, поскольку помимо немногочисленных талантов здесь есть большое количество молодых и совсем юных людей, отличающихся умом, но не обладающих, однако, твердой волей для того, чтобы противостоять влиянию губительной деятельности snobs и интеллектуалов.

Поэтому я обратился к министру Боттаи[58] с просьбой предоставить мне место преподавателя в одной из академий Милана или Рима. Чтобы дать министру понять, что я преследую эту цель из идеальных, художественных и патриотических соображений, я сказал ему, что, если это необходимо, я готов преподавать даже бесплатно. Боттаи же в ту пору по-прежнему назначал в Королевские академии профессоров, большая часть которых состояла из невежд и никудышных живописцев. Встретил меня Боттаи весьма холодно, к тому же стоя, поскольку боялся, что если сядет, то вынужден будет предложить сесть и мне, и тогда мой визит к нему затянется. Он что-то промямлил и, не сказав ничего конкретного и определенного, все же дал мне понять, что это невозможно, что я должен оставить всякую надежду преподавать живопись в одной из академий Италии. Тем временем тот же министр Боттаи был покровителем всех невежд от искусства и откровенным поборником всякого рода глупостей и всяческого снобизма парижского образца. С его подачи Primato (журнал, который был истинным рекордсменом по части чепухи и провинциализма) бойкотировал мою работу, причем теми же методами, что сюрреалисты, братья Гирингелли и все им подобные[59].

Однажды в Милане я посетил некоего medium по имени Моросини, который, вводя себя в транс, читал настоящее, прошлое и будущее клиента. Едва впав в транс, medium Моросини произнес буквально следующее: «Сын мой, ты тот, кому в этом мире больше всех завидуют». Как часто мне на память приходят эти слова.