Воспоминания о моей жизни

Прошла зима, за ней весна. Наступило лето, жуткое американское лето. Мы с Изабеллой решили оставаться в Америке, поскольку я дал обязательство на следующий год открыть еще одну выставку все в той же галерее Юлиана Леви. Стояла удушливая жара, и мы спасались от нее на пляже необычного вида под названием Oysterbay (Бухта устриц). Место это находилось в нескольких километрах от Нью-Йорка. Мы ехали туда сначала поездом, затем брали рейсовый автобус и отправлялись уже непосредственно к месту нашего отдыха, где я снял bungalow, небольшой двухэтажный деревянный домик. Пляж был ужасный: ни единой скалы, ни одной усадьбы. Достаточно сказать, что своим убожеством он превосходил даже пляжи Поверомо и Форте-деи-Марми. Здесь и там торчали выросшие словно по ошибке странные деревья, породу которых, думаю, не смог бы определить ни один профессор ботаники. На море во влажной колониальной жаре мы вели однообразную жизнь. Большую часть дня мы проводили, растянувшись под солнцем на пляже, время от времени окунаясь в воду: расположившись на песке, я, чтобы не утратить навык, зарисовывал тела окружавших меня купальщиков. По ночам нас мучил свист сидящих на странного вида деревьях каких-то ночных цикад. Деревья, как уверяли меня местные жители, были дубами — действительно, земля под ними была вся усеяна желудями, но сами они походили на дубы, как швейная машинка на громоотвод.

Наступила осень. Атмосфера (в метафорическом смысле слова) осени в Нью-Йорке не имеет ничего общего с атмосферой классической, дорогой сердцу осени, воспетой поэтами и писателями старой доброй Европы ушедшего столетия. Ни падающих листьев, ни грусти, ни воспоминаний, ни слез и тоски по покинутым усадьбам, замкам и опустевшим пляжам — ничего: adieu, vive clarté de nos étés trop courts![53] Ни нотки романтической поэзии. Если бы Виктор Гюго жил в Нью-Йорке, он никогда бы не написал эти прекрасные стихи:

Quand novembre de brume inonde le ciel bleu,
Que le bois tourbillonne et qu’il neige des feuilles,
Ô ma muse! en mon âme alors tu te recueilles,
Comme un enfant transi qui s’approche du feu^{37}

.

Еще меньше, о читатель, ты найдешь в осеннем Нью-Йорке той непередаваемой меланхолии, той необычной, неуловимой и глубокой поэзии, которую Ницше открыл в ясных осенних полуденных часах, что так характерны для некоторых итальянских городов, и главным образом Турина.

В Нью-Йорке осенью ты либо все еще удручен стоящей влажной жарой, либо оказываешься заложником циклонов со шквальными проливными дождями, вызывающими в памяти старые американские фильмы и от которых не спасают ни галоши, ни зонты, ни непромокаемые плащи с капюшоном.

Я вернулся, чтобы еще раз выставиться в галерее Леви. В течение всего года я много работал, продвинулся в экспериментировании в области живописной техники, усовершенствовал технику изготовления грунта. Многие работы, представленные на второй выставке, по своей живописной и пластической выразительности превосходили те, что показаны были на первой — критика проявила к ним интерес[54]. В газетах и журналах публиковались статьи с репродукциями моих работ, правда, не очень умные, но хвалебные.