Воспоминания о моей жизни

Если в строевой части полка все показалось мне нестроевым, то в тыловой, нестроевой, к моему великому удивлению и неожиданному удовольствию, все оказалось в отличном строевом порядке. Единственная часть, которая представилась мне молодцевато и по-гвардейски, – была хозяйственная, с ее тыловыми командами, обозными и нестроевой ротой. Этой частью заправлял молодой и энергичный капитан А. В. Есимонтовский. Постоянное отделение от полка и самостоятельность позволяли начальнику хозяйственной части, если он хотел и умел, лепить из нее часть «по своему образу и подобию». А так как А. В. Есимонтовский любил во всем отчетливость и нарядность, то и вверенные ему обозные и мастеровые легко перещеголяли своих запущенных строевых собратьев.

В таком же отличном состоянии представился мне санитарный отдел с его обозом и санитарами. У полкового врача Пороховского была несомненная строевая жилка, и он охотно шел в ногу с Есимонтовским, держа своих людей, лошадей и повозки в образцовом порядке. Впоследствии, при моем поощрении и замене неповоротливых казенных санитарных рыдванов легким двуколочным обозом, Пороховский неизменно радовал мой глаз подтянутостью своей санитарной колонны, каковы бы ни были боевые условия.

При обозе второго разряда я нашел и своего старого знакомого – протоиерея Сахарова, который был священником лейб-гвардии Егерского полка, когда я был молодым офицером.

Хорошее впечатление о тыле полка не могло разогнать моей заботы в отношении строевого полка, которым долго никто не занимался и который не только не напоминал о гвардии, но скорее походил на захолустную и захудалую часть.

Уже через три дня после моего приезда и приема полка его поставили на позиционный участок. Приехал как-то и прошелся со мной, частью по окопам, частью по тылам, песочным и пыльным, генерал Гольтгоер. Встречавшиеся измайловцы не блистали выправкой, плохо становились во фронт и отдавали честь, на что командующий дивизией и обратил мое внимание, приказав заняться этой стороной дела. Замечание, хотя и сделанное в мягкой и деликатной форме, все же оставалось замечанием командиру недальней давности. Приходило в голову: наезжало ли старшее начальство в полк с репутацией «трудного» во время четырехмесячного междуцарствия, и что оно сделало, чтобы сдержать этот ополз гвардейства и даже элементарной дисциплины. Получали ли временно командовавшие полковники головомойки и было ли известно о введении в полку, под конец, соборного начала в управлении?

Таковы, на протяжении самых первых дней моего командования, оказались мои впечатления и переживания, предвещавшие новому командиру мало веселого. Предстоял путь в неизвестное, ответственное будущее по крутому подъему и против ветра, с преодолением неожиданных препятствий, среди которых могли оказаться и капканы.

– Да, это нелегкий полк, – сказал я себе, начав подъем…

Позиции под Ломжей, после наших легкомысленных в Галиции, представились мне солидными и прочными.

Служба в окопах неслась внимательно и хорошо, что подавало надежду на добрую боевую работу с полком. Он уже и имел такую репутацию в других полках дивизии. Ко мне зашел с визитом офицер лейб-егерь – князь Борис Оболенский – и так образно определил эту репутацию: «У измайловцев – кабак кабаком, а в результате выходит хорошо!» Тогда же Оболенский сказал мне: «А мы ждали тебя командиром к нам». По-видимому, лейб-егеря тогда начинали уставать от дельности генерала В., у которого это почтенное качество соединялось с утонченным бездушием и желчностью в отношениях.

За время позиционного стояния я успел познакомиться с офицерским составом (кого не знал раньше) и разобраться в делах. Но стояние скоро кончилось, так как через несколько дней был получен приказ гвардии двигаться на юг, где в то время продолжал угрожающе развиваться удар Макензена.

Полки постепенно сменялись с позиций и выступали походом на Белосток, где садились в поезда. Дальнейшая переброска до Холма происходила по железной дороге. Измайловцы выступили из Ломжи 13 июня и осели к югу от Холма, в районе села Бзите, 23-го.

Днями походного движения я воспользовался, чтобы вернуть людям после длинного позиционного периода маршевые привычки и сноровки. Скоро мне удалось побороть цифры отсталых в ротах, говорившие не столько о невтянутости, сколько об отсутствии заботы у фельдфебелей и взводных. Состав полка был полный, около трех тысяч, по штатам военного времени, так как после ломжинских боев в феврале он пополнился до краев. Постепенно, шаг за шагом, я старался прибрать к рукам офицеров и солдат. Мне казалось, что я успевал в этом. Под Бзите мы, как и вообще весь Гвардейский корпус в районе Холма, состояли в стратегическом резерве, и я смог отдать, при отличной летней погоде, часть времени занятиям по одиночной выправке и сомкнутому строю, – во имя восстановления строевого духа.