Воспоминания о народном ополчении

Движение становилось все более медленным, остановки становились все более частыми и продолжительными. Иногда попадались брошенные тягачи с орудиями. Они загораживали шоссе и сильно затрудняли и без того тяжелый путь. В одном месте мы видели печальные результаты бомбежки дороги немецкими самолетами. Это была картина современной войны: на большом участке шоссе у развилки дорог валялись искалеченные перевернутые машины, лошадиные туши и трупы людей. Само шоссе было покрыто воронками, еще не потерявшей свой цвет кровью, лужами воды и бензина, вылившегося из разбитых машин. Проехать по этому участку шоссе было невозможно, и поэтому он сохранил свой страшный вид - вид борьбы между жизнью и победившей смертью. Но самое главное - это был запах, который расходился от этого страшного места. Это был запах свежей человеческой крови, смешанной с бензином. Этот запах удручал не менее чем то, что мы видели глазами.

Штаб нашей дивизии и присоединившиеся к нему под Волочком части в основном поддерживали связь между собой, но это не давало нам какой-то инициативы. Все подчинялись бесконечному потоку отступающей армии, который тек на восток в надежде, что где-то мы остановимся, организуемся и дадим отпор фашистам. Таковы были наши мечты, пока же мы находились в условиях холода, голода и гнетущей неопределенности.

Тут мне пришлось увидеться с полковником Лебедевым. Он был на ногах, но лицо его было забинтовано, а глаз со стороны ранения почти не открывался. Он сказал, что командующий нашей армией генерал Ракутин, отсутствовавший под Волочком, находился в одной из дивизий 24-ой армии.

В этот день нас не бомбили и не обстреливали немецкие самолеты. Почему это было так, об этом мы тогда не задумывались, но сейчас можно сказать, что их, очевидно, устраивало направление нашего движения. Так проходило отступление нашей дивизии в составе Западного и Резервного фронтов.

В ОКРУЖЕНИИ ПОД ВЯЗЬМОЙ

Под вечер движение машин почти полностью прекратилось, никто не понимал, почему мы вовсе не двигаемся. Делались различные догадки, говорили, что впереди очень плохие дороги, и машины застревают в грязи. Другие говорили, что по боковым дорогам на шоссе впереди вливаются все новые потоки техники и людей, и поэтому мы стоим. Но все яснее мы начали понимать, что причина кроется в чем-то другом. К вечеру по колоннам поползли страшные слухи, говорили, что дорога закрыта немцами, что шестого октября в районе Вязьмы немцы высадили большой парашютный десант, который преградил путь отступающей армии. Потом стали говорить, что с десантом ведутся бои, что, возможно, скоро удастся прорваться в сторону Москвы. В колоннах стали появляться мысли свернуть с большака куда-нибудь вправо или влево, на проселочную дорогу и объехать препятствие. Но этот план затруднялся большой, почти непроходимой грязью на проселочных дорогах, однако некоторые машины стали пробовать этот способ. Но вскоре стало известно, что машины, отъехавшие 5-10 километров от большака, обстреливались немцами, и им приходилось возвращаться обратно к общей массе машин. В этот вечер мы познакомились с новым для нас словом - "окружение". Теперь все наши мысли были направлены на то, чтобы вырваться из окружения. Все ловили малейшую возможность продвинуться вперед. Иногда машины приходили в движение, ехали километр или даже два. Тогда настроение у всех поднималось, говорили, что, очевидно, удалось прорвать окружение, и что мы теперь вырвемся из него.

Всю эту ночь мы были заняты тем, что помогали нашей машине выбираться из грязи. Ночью мы решили продвинуться вперед и по обочинам обгоняли стоящие машины. Так как на обочинах была невероятная грязь, мы почти не садились в машину. Напрягая все силы, задыхаясь в бензиновой гари, толкали мы свою полуторку, используя каждую возможность продвинуться вперед. Что это была за ночь. Мы даже не заметили, как она кончилась, да она не имела ни начала, ни конца. Это была ужасная грязь дороги, бензиновая гарь, это были 5-6 километров, которые нам удалось преодолеть.