Воспоминания о настоящем

Теперь ее муж действительно сможет изменять ей с кем захочет и когда захочет.

Она нашарила на столе толстый том юридической энциклопедии и замахнулась на поджарого, крепкого в легких седых подпалинах пса.

— Ах ты, с-скотина! — Джонатан, теперь не обремененный никакими нормами морали с облегчением вздохнул, присел перед прыжком на задние лапы и плотоядно обнажил зубастую пасть, целясь клыками в горло мадам Мерсье.

Одна правда, на двоих

(Реприза из повести «Следы на песке»)

— Аната ха ронин шимасу? — Ты ронин? — У меня было много битв. Я понимал язык воинов красного солнца. Я поклонился ему, прижав к груди кулак.

Никому не понять, как живет и чем живет Хартланд. У меня не было господина, но я не терял чести. У меня была тропа. И, как это ему объяснить? У нас разные правды.

— Ши хаджи десу — Я самурай. — Да, уж. Мой господин велик и я предан ему. Иногда бывает так, что мы ссоримся, и не понимаем друг друга. Очень часто мне хочется послать его ко всем чертям, но мы неразделимы. Неразделимы, как воздух и крылья в полете бабочки.

Этот офицер не стал, драться со мной на мечах, если бы я не был равен ему. Он просто пристрелил бы меня и все. На столь большой дистанции, не смотря на все свои навыки, мне нечего было ему противопоставить. Ничего кроме чести.

— Анатано масука дехаро дезука? — Кто твой господин? — О, боги! Неужели он думает, что поймет меня? Хотя тропа и путь — это очень схожие понятия. Можно было попробовать. Воевать и побеждать можно не только оружием, но и искусным диалогом. Мне нужно было, чтобы он просто не потянулся к кобуре с пистолетом.

Меня несколько напрягало, то, что боевой офицер, увидев в этом кровавом месиве, солдата в панцире и остроконечном шлеме, никак на это не реагировал. Хотя, кто там разберет, на самом деле, что у нас в голове? Он, наверное, не удивился, даже если бы я надел скомороший костюм с бубенчиками, но, мне нужно было выжить. Уже в который раз, и я очень старался.

Путь самурая в ментальности этого офицера — понятие весьма уважаемое. Есть самураи, которые имеют право сами выбирать себе хозяина. Их судьба — это путь чести, которому они следуют. Таких самураев не слишком любят, потому, что если их хозяин сам нарушит кодекс, самурай имеет право прикончить его и начать поиски более достойного господина заново. Но, уважать — уважают. На, уважение и поединок я имел право.

— Ши ха мейо до ноу араку, сеншу. — Я иду путем чести, воин. — Офицер склонил голову, прижав кулак правой руки к своим орденам. По-моему, он был капитаном, если судить по его знакам на погонах. Хотя, мне было все равно кто он. Он пришел на земли Хартленда, как ходили многие, и отнюдь не с дорогими дарами.

— Я хочу попросить тебя об одолжении, солдат. — Я слушал его краем уха, косил взглядом, осматривая место для поединка. Отводить взгляд и улыбаться было бы для моего противника оскорблением, и я старался не показывать, того, что я уже начал планировать бой. Если бы я его оскорбил, то он начал бы меня атаковать немедленно.

Площадка, на которой мы неожиданно возникли друг перед другом, была совсем небольшой. На длительный поединок, который мечники называют журавлиным, не было места. У меня всего было пара шагов на атаку и те же два шага на отступление. Значит в запасе у меня три четыре удара — не больше, если не меньше. Одна атака и всего две блокировки атаки противника. На весь бой полторы две секунды. По другому — никак.

Если он мастер «будо», то его катана, которая длиннее моего клинка на целую ладонь располовинит меня с одного удара. Катана — не боевой меч, он предназначен для выяснений отношений в быту, но это мало, что меняло. Мои доспехи слишком тяжелы для того, чтобы реагировать на атаки подобного рода.

Атаки мастера будо молниеносны и, в общем, ничем не отличались от пули, которую офицер мог загнать мне в лоб, если бы воспользовался пистолетом. Хотя, на то, чтобы достать его из кобуры, расстегнув при этом крючок, поднять и направить в мою глупую голову, тоже было нужно время.

Я вытащил из-за спины клинок и, взяв двумя руками, направил своему противнику в лицо. Разумеется, полуприсед и левая нога чуть вперед. Прямые ноги в бою как ходули. Не гнутся вовсе, и ты теряешь драгоценные мгновения на перестроение боя.

— Я хочу попросить тебя об одолжении, солдат! — Офицер плавно вытащил свой меч из ножен. Перекинул перевязь через голову и отбросил полированную в чернь деревяшку в сторону. Это означало, что он готовится к смерти.

— Черт бы вас всех побрал! Что же вам не умирается на своей земле?! — Я разозлился, хотя для боя это было опасно. Любые эмоции в поединке губительны. Нельзя сострадать, любить, ненавидеть, щадить. Стоит поединку коснуться твоего сердца, и ты уже проиграл. Пока ты решаешь моральную задачу, тебя успеют настругать тонкими ломтиками и подать с хорошо прожаренными овощами на обед. Я глубоко вздохнул и опустил клинок, все-таки направив его в грудь офицера. Это означало, что я готов выслушать его и не более.