Воспоминания о Николае Шмелеве

«Конец самостоятельной истории России в традиционном ее облике связан не столько с внешними факторами, сколько с нынешним внутренним состоянием страны, — доказывал Шмелёв. — Россия больна изнутри, наследственно. Получилось так, что примененная к ней в 1990-х годах рыночная, по-своему тоже „революционная“, терапия лишь усугубила происходившие в ней болезненные процессы. Они стали развиваться давно, еще в советские времена».

В длинном списке болезней современной России первым он называл резко ускорившийся процесс депопуляции страны. После этого и углубляющийся демографический кризис. Отсюда следует и запустение огромных ее территорий, а также — тревожные сдвиги в ее этнической структуре. Отток населения из ее восточных районов на запад, а не наоборот. Отсюда же и сократившаяся под влиянием, прежде всего, искусственных политико-административных экспериментов иммиграция и возросшая эмиграция наиболее активной, дееспособной и образованной части населения. Все это порождает обоснованные опасения, что в предстоящем полстолетии Россия не сможет удержать в своем составе не только Восточную Сибирь с Дальним Востоком, но и ряд прикавказских автономий. Там будут пролегать южные и восточные границы России в середине XXI века — по Каспию, по Лене, по Енисею, а может быть, и по Оби. Предсказывать ее будущие границы сегодня не возьмется никто.

Теперь стало очевидно — без целенаправленных общегосударственных усилий с упором именно на государственные инвестиции и поощрительную социальную политику стихия рынка России не способна решить и другие задачи. Преобладавшая ранее в российском руководстве ультралиберальная идеология либо пренебрегала этой крупнейшей проблемой современности, либо и того хуже — сознательно вела дело к избавлению страны от «излишнего бремени». Это же инициировало в 1991 г. и развал Советского Союза под тем же самым предлогом избавления России от «бремени лишних нахлебников».

Нет никакой уверенности в том, что при жизни новых двух-трех поколений Россия сумеет преодолеть последствия жесточайших структурных изменений в экономике, которые ей пришлось претерпеть за последние двадцать лет. Разве что за исключением энергосырьевого сектора и отчасти военно-промышленного комплекса. Прежний экономический потенциал страны разрушен или почти разрушен. Это: традиционное тяжелое машиностроение, приборостроение, авиационная и автомобильная промышленность, железнодорожное строительство, судостроение, уж не говоря обо всем комплексе потребительских отраслей и аграрном секторе. По всем этим направлениям сложившиеся условия в стране не внушают особого оптимизма, если исключить, конечно, издревле присущую российскому человеку надежду на чудо и авось.

На мое напоминание о его прежних оценках, что мы кормимся за счет мировых цен на нефть и живем по принципу «нефть в обмен на колбасу», Николай Петрович возразил:

— Ну, положим, живем мы не только в обмен на колбасу, получаем кое-что и другое. К примеру, деликатесы, о которых раньше и слыхом не слыхивали. Все получаем, кроме ожидаемых инвестиций в нашу экономику.

В последних наших беседах мы то и дело возвращались к назревавшему кризису на Украине. Причину его Николай усматривал в том, что для Киева Запад становится теперь более близким, чем олицетворяемая Россией постсоветская Евразия.

В журнальном варианте эти мысли и другие «острые моменты» по понятным причинам были сокращены. Последние беседы проходили урывками, в три захода в обстановке обострившегося к концу года украинского кризиса и непонятных революций во внешнем мире, в нашем ближнем и не столь дальнем зарубежье.

«Арабская весна» к тому времени успела наложиться на более близкую нам украинскую «зиму тревоги нашей». Работая в академических институтах и будучи давними членами Союза писателей, мы с Николаем не могли оставаться равнодушными и к проводимым реформам РАН и преобразованиям в писательском сообществе. К тому времени власти догадались ввести годовой мораторий на реорганизацию Академии наук. Незадолго до перенесенной им болезни Николай сказал: «Пережить бы нам все эти моратории… Очень настораживает меня само это слово. От него какой-то мертвечиной отдает, внушает какую-то безнадегу…»

Знакомой нам обоим актрисе Алле Демидовой, которая когда-то вместе со Шмелёвым училась на экономическом факультете МГУ, после прочтения нашей беседы в «Дружбе народов» наши прогнозы показались тоже слишком безнадежными. Да и перспективы малоутешительными. Услышав это, Николай, немного помолчав, произнес: