Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов

Проходя герцогство Мекленбургское, еще раз удалось нам помолиться над гробом Елены Павловны. Снег и дурная погода лишили моих товарищей удовольствия видеть прекрасный сад и зверинец герцога. Мы обедали в Hotel de Weimar. Во время стола вошел человек в гражданском платье, с охотничьим ножом за поясом – это был принц Карл. Он обошелся с нами весьма ласково; жалел, что время не позволяло нам воспользоваться его предложением посетить замок, и, искренно пожелав счастливого возвращения в Россию, простился с нами. Мы отправились далее, и на другой же день были в пределах Пруссии.

Мудрецы жалеют о слабости и несовершенстве природы человеческой; я жалею о мудрецах, которые принимают дерзость находить несовершенство в чудесном устроении огромной махины, называемой миром. Радость и счастье могли ли казаться для нас столь приманчивы, если бы горесть и злополучие не придавали им прелести и очарования? С таким ли удовольствием встречает весну житель благоуханных, вечно зеленых равнин Италии, как россиянин, полгода погребенный в снежных сугробах лесов архангельских? Так мыслил я, встречая везде веселые лица прусаков, слыша шумные песни радостного восторга от берегов Эльбы до Вислы! И печальные годы минувших бедствий, и опустошения, войной произведенные, и кончина сродников, павших на поле чести, и потеря имущества – все было забыто, везде гремели гимны торжеств и славы, каждый гражданин гордился своей жизнью, благословлял Провидение, даровавшее ему блаженство видеть отечество в блеске побед и ликований!

Узы взаимной опасности, несчастий и славы соединили прусаков с россиянами теснее, нежели самые узы крови, но великодушные союзники казались несколько недовольны изданным в то время повелением короля, чтобы русские везде встречаемы были как братья и друзья. Мы опасаемся, – говорили они, – чтобы воины Александра Благословенного единодушное, свободное чувство сердец наших не приняли за холодное, рабское повиновение. – Нет, добрые, храбрые прусаки! Мы видели, с каким удовольствием пили вы с нами общую чашу смерти, и верим, что не завидуете славе нашей, ибо весте с нами, рука с рукой, стремились и вы к оной!

В Витштоке, довольно обширном, хорошо построенном городке почти на самой границе Пруссии, назначена была дневка. Время прошло весьма приятно. Мы нашли здесь странствующую труппу актеров, ту самую, которую некогда видел я во Фрауштате. Невозможно без смеха и жалости смотреть на унижение драматического искусства! Даже самые лучшие пьесы переделывают эти фигляры по-своему. В первый день давали «Лейб-кучера» и «Деревенского цирюльника»; на другой день, чтобы польстить русским, – какие-то трагикомедии, в которых на сцене являются казаки, башкиры и прочие. Надобно было видеть их костюмы, лица, пьянством и сажей изуродованные, слышать отвратительный звук голосов, исковерканное произношение, чтобы судить со всей точностью о достоинстве этих артистов. И, несмотря на все это, любопытство и праздность людей доставляют им верное и довольно избыточное содержание.

Ввечеру был я в клубе, играл с немцами в шашки, толковал о минувшем и будущем – и едва не задохся от табачного дыма. Все внимание здешних политиков обращено на Конгресс Венский, и каждый ремесленник, перебирая листы газет, межует – разлитым на столе пивом – Европу, дает свои конституции, назначает границы, одним словом, определяет судьбу вселенной. Смотря на важные их лица, слыша страшные споры, едва до драки не доходящие, подумаешь, что действительно от их приговора зависит жребий мира.

Офицеры, в гарнизоне находящиеся, и вообще с которыми успел я познакомиться, были весьма приветливы и ласковы.

На другой день ночевали мы в Рейнсберге, небольшом местечке с великолепным замком, принадлежащим принцу Генриху Прусскому. Жаль, что осень лишила прелести прекрасный, обширный сад, в котором природа и деятельность смертного соединили все, что может восхитить и взор, и душу. Величественные храмы, унылые гробницы, прелестные беседки, пруды и фонтаны, в приличных местах рассеянные, веселят зрение и дают весьма высокое понятие об уме и вкусе владельца.

Здесь же осматривали мы огромную фаянсовую фабрику, принадлежащую хозяину дома, в котором была наша квартира. Грандзее никогда не будет забыт мною. Все, что напоминает о великодушной, добродетельной Луизе, имеет для меня неизъяснимую, трогательную прелесть, возбуждает душу к горестному и вместе сладостному унынию. Когда тело венчанной страдалицы везено было из Стрелица, где она скончалась, в Шарлотенбург, жители Грандзее имели печальную отраду видеть, в продолжение целой ночи, на городской площади скромный гроб, заключивший в себе останки благодетельницы Пруссии. На том самом месте воздвигнут теперь монумент, напоминающий эту грустную ночь. Балдахин и гроб из чугуна вылитые натуральной величины, занимают небольшое пространство, орошенное слезами прусаков.