Воспоминания о Рамане Махарши. Встречи, приводящие к трансформации

А как-то раз во время фестиваля Бхагаван объявил: «Сегодня появится Суббалакшми. Оставьте ей немного понгала».

Предсказание Бхагавана сбылось: в тот день я действительно заявилась в ашрам, никого об этом не предупредив.

Огромная любовь Бхагавана ко мне, недостойной, крепко привязала меня к нему, удерживая у его стоп. В последующие недели и месяцы я много раз порывалась уйти из ашрама, но Бхагаван, ради моего же блага, держался за меня гораздо крепче, чем я за него.

Управляющий ашрама был очень добр ко мне и не хотел даже слышать о моем уходе. Бхагаван тоже делал все возможное, чтобы оставить меня. Каждый раз, когда я набиралась смелости, чтобы сообщить Бхагавану о своем желании уйти, он, казалось, читал мои мысли и опережал меня, давая какую-нибудь особенную работу.

«Вот „Аруначала-аштакам“ на телугу, – сказал он, когда я в очередной раз намерилась уехать. – Нужно сделать копию».

Я была полуграмотной, а работа на кухне почти не оставляла свободного времени. Я знала, что у меня уйдет несколько недель на переписывание, и еще больше времени на то, чтобы исправить все ошибки. Вдобавок ко всему Бхагаван сказал, что хочет, чтобы я изучила эту поэму и узнала, о чем в ней говорится. Поэтому, закончив переписывать ее, я стала брать уроки, чтобы изучить ее содержание, и в конечном итоге выучила ее наизусть. Все это заняло несколько месяцев. Тем временем накапливались другие задания, не связанные с моей работой на кухне, и они тоже не позволяли расслабиться… Отлучиться из Раманашрама я никуда не могла. В то время я не осознавала, что на меня взвалили всю эту тяжкую ношу ради моего же собственного блага – чтобы удержать рядом с Бхагаваном. Пожив так какое-то время, я начала думать, что у меня слишком много работы и что жизнь моя проходит впустую.

Однажды Бхагаван пристально посмотрел на меня и сказал: «Похоже, ты все еще жаждешь медитировать».

Я ответила: «У меня нет времени. Все, что у меня есть, – это бесконечная работа на кухне».

Бхагаван ответил с глубоким чувством: «Твои руки могут выполнять работу, но твой ум может оставаться безмолвным. Ты – то, что никогда не двигается. Осознай это, и ты обнаружишь, что работа не требует напряжения. Но пока ты думаешь, что ты – тело и что эту работу выполняешь ты, тебе будет казаться, что твоя жизнь – непрерывный и тяжкий труд. На самом деле тяжело трудится ум, а не тело. Даже если твое тело находится в покое, будет ли находиться в покое твой ум? Даже во сне ум занят своими сновидениями».

«Да, Свами, – ответила я. – Для вас так же естественно знать, что вы – не ваше тело, как для нас думать, что мы – тело. Недавно мне приснился сон, в котором вы растолковывали именно это. Мне снилось, что я работала на кухне, а вы совершали омовение в своем обычном месте, за той частью помещения, где лежат бамбуковые подстилки. Вы спросили: „Кто это?“, и я ответила: „Что я должна сказать в ответ на вопрос «кто я»?“ И тогда вы ответили: „Именно так. Ты не являешься ничем таким, о чем можно было бы что-то сказать“.

Таким был мой сон, и все это было совершенно ясно. Почему я не могу все время помнить, что я не есть тело, когда бодрствую?»

«Потому что тебе это еще не надоело», – ответил он, улыбаясь.

Я часто постилась, как предписывают священные писания. В одной книге я прочитала следующее: «Тот, кто хочет познать себя и при этом обращает внимание на свое тело, подобен человеку, который доверяется крокодилу, чтобы тот переправил его через реку».

Я показала этот отрывок Бхагавану, и он разъяснил его значение.

«Это не значит, что ты должна голодать. Не нужно истязать свое тело. Это означает лишь то, что тебе не следует придавать телу больше [внимания], чем требуется. Своим умом держись за вопрошание [кто я?] и просто позволь телу функционировать – так, чтобы оно не было препятствием. В этом очень поможет чистая и свежая пища, просто приготовленная и в умеренном количестве».

В то время Бхагаван ел пахту, подаваемую к рису, только в жаркие летние месяцы. Независимо от того, ел он ее или нет, он настаивал на том, чтобы пахта была свежей и сладкой, но летом это было трудно обеспечить, так как на жаре она очень быстро скисала. Мы не могли готовить пахту специально для него – то, что подавалось ему, должно было подаваться и всем остальным, и если пищи не хватало, он всегда настаивал на том, чтобы ему не давали того, чего может не хватить остальным. Однажды летом пахта к вечеру совсем скисла. Назавтра случилось то же самое. На следующий день я снова попробовала приготовить пахту. Я взяла хорошее свежее молоко и поставила его створаживаться, но его не хватило на всех.

Беспокоясь о том, чтобы Бхагавану было хорошо, я вела сама с собой дискуссию: «Все круглый год едят простоквашу. Бхагаван ест пахту, да то только летом. Два дня он оставался без пахты. Конечно же, будет правильно, если ему хотя бы один раз достанется простокваша».