Воспоминания о русской службе

В чуме мы впервые крепко проспали до рассвета, не страдая от мошки и гнуса. До сих пор, чтобы избавиться от этих кровососов, мы поневоле ложились прямо в дыму костра, а если ветер менял направление, перебирались на другое место или же с головы до ног закутывались в войлочное одеяло, что весьма затрудняло дыхание.

Утром, когда мы вышли из чума, проводники и орочонский родоначальник уже сидели у костра, а над огнем кипел чайник. Мы искупались в озере, чем повергли в изумление и наших тунгусов, и старика орочона, ведь подобно бурятам они избегают воды и соприкасаются с нею, только пересекая реки и озера.

После завтрака мы под водительством нашего хозяина отправились в орочонское стойбище, расположенное выше в долине, где средь белого мха росли отдельные высокие лиственницы. Расстояние составляло один километр, и нам пришлось карабкаться по каменным глыбам и осыпям.

Вокруг большого костра стояли три просторных чума, крытые шкурами и корой. По форме они не такие, как бурятские юрты, — похожи на острые конусы и опираются на пять длинных жердей, срубленных прямо на месте и связанных вверху ремнями, без всякого отверстия для выхода дыма. По горизонтали жерди проплетали свежеободранной лозой, а к ней крепили шкуры и куски коры. Откинутая вбок шкура образовывала вход; скарба в чуме было немного — на ветках, устилающих пол, расстелены меховые одеяла, на стенах несколько мешков из дубленой кожи. В этих мешках хранились шкурки добытых пушных зверей — соболя, каменной и лесной куницы, горностая, белки и др., все мехом внутрь. Ценные лисьи и рысьи шкуры, а также шкуры молодых оленей висели связками по стенам. Оленьи, лосиные, медвежьи и волчьи шкуры стопками лежали у стен вместо подушек для сидения.

Утварь, которую я видел, была изготовлена в основном из бересты, прошитой жилами или растительными волокнами, имела различную форму и величину и была украшена цветным узором из полос или зигзагов. В этих емкостях орочоны хранили все свое имущество и запасы пищи. Форма позволяла удобно подвесить и привязать эти вещи к седлу оленя.

Весьма практичны были у орочонов седельные сумки, тоже берестяные, с кожаным запором, обычно красиво разукрашенные, легкие и не пропускающие воду. Железной утвари у них очень немного, несколько чугунков, цепочки, большие и малые иголки, шилья и ножи, из которых те, что покрупнее, служили также топорами и короткими охотничьими копьями. Все они были домашней ковки. Но вдобавок я заметил в ходу у орочонов каменные рубила и ступки, а равно кремневые скребки.

Огонь женщины добывали деревянным волчком, раскручивая его в деревяшке с помощью шнурка; возникающее трение вращения поджигало древесину.

Ружья у них тоже были самодельные, с кремневым замком, вручную просверленным стволом, очень мелкого калибра. Использовали их только для добычи мелкого пушного зверя. Животных покрупнее промышляли самострелом, который стрелял деревянными дротиками примерно в палец толщиной, со свинцовыми наконечниками. К ружьям и самострелам были приделаны подвижные стойки, при переноске свисавшие вниз. По летящей и бегущей дичи и без опоры орочон не стреляет, как и с расстояния больше 50–60 шагов, зато стреляет метко. Ценных пушных зверей, если не удается поймать их западней, он бьет в глаз или в голову, чтобы не испортить мех, зверей покрупнее всегда поражает точно в лопатку. Медведя, «хозяина тайги», он берет только в единоборстве, ножом и рогатиной, а если терпит поражение, то умирает как герой и уходит к «Великому духу».

Семья нашего родоначальника состояла из старухи жены, трех женатых сыновей и трех дочерей, из которых одна уже перешла в соседний род и, как гордо рассказал отец, уже имела пятерых детей. Две другие дочери ждали будущих мужей, которые пока не собрали нужное количество шкурок, чтобы уплатить выкуп за жен. Сами же девушки давно уложили свое приданое — берестяную утварь и одежду — в кожаные мешки.

Не в пример монголкам и буряткам орочонка до вступления в брак держит себя в невинности, и супружеских измен у них не бывает. Если муж умирает, вдова берет себе другого мужа из его племени, он заботится о ней и ее детях и наследует покойному.