Воспоминания о русской службе

Во второй половине дня вместе с довольно большой компанией участников собрания я возвратился из Петербурга в Царское. Едва я ступил на перрон, как меня с двух сторон схватили за локти, холодное железо наручников сомкнулось на запястьях, щелкнули замки — двое жандармов взяли меня под стражу.

На моих спутников это происшествие подействовало как взрыв бомбы. Все знакомые с ужасом отпрянули от меня и разбежались в разные стороны, в мгновение ока я остался с жандармами один на один. Меня посадили в открытые дрожки и под этим конвоем, при полном параде, в треуголке с плюмажем и в наручниках, провезли через весь городок, где я был председателем земской управы, где находился двор, к которому принадлежал и я как камергер Государя, где меня знал буквально каждый. И меня действительно узнавали! Носильщики на вокзале смотрели на меня с ужасом, извозчики тоже. Но меня глубоко растрогало, что почти все они здоровались со мною. И пока мы ехали по таким знакомым улицам городка, простые люди из народа, встречавшиеся нам, останавливались и почтительно меня приветствовали, несмотря на мои скованные руки и жандармский эскорт.

Доставили меня в городскую тюрьму. Хорошо знакомый мне директор ^{105}находился в отпуске, какой-то нижний чин отвел меня в крохотную, прескверную одиночку. Там наручники сняли, но сняли и парадный мундир и велели надеть арестантскую робу. Просьба доставить мне собственное платье из дома и известить о происходящем мою семью была отклонена. Дверь камеры заперли, я остался один.

Один, наедине со своими мыслями! Я был просто оглушен! Из приказа об аресте я узнал, что арестован за шпионаж и государственную измену, но чем я мог навлечь на себя такие подозрения, оставалось неизвестно. Не прошло и суток с тех пор, как изъятые при домашнем обыске бумаги доставили в контрразведку. Я был совершенно уверен, что эти письма, документы, бумаги не содержат ничего компрометирующего и даже мало-мальски подозрительного. Кроме того, все бумаги побросали в корзины без разбору, и за столь короткое время было никак невозможно произвести обзор их содержания. Здесь явно действовали злокозненные враги, желавшие непременно и любой ценой погубить меня.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ВРАГАХ

Вправду ли я думал об этом в моем жутком одиночестве? Не помню. Но все-таки хочу кое-что сказать о личных моих врагах, ибо это необходимо для понимания ситуации.

Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как я впервые был, избран в земскую управу Царскосельского уезда.

За это время сеть школ выросла втрое. Прежде их у нас было 90, теперь — 280, и мы с гордостью могли сказать, что в нашем уезде всякому ребенку идти до школы не более трех километров.

Протяженность проложенных земством и отремонтированных дорог и улиц, составлявшая первоначально 150 километров, теперь достигла 480 километров.

Раньше имелось всего три маленькие, частично размещенные в неприспособленных доходных домах больницы примерно на 35 коек, теперь земство располагало восемью большими госпиталями в специально построенных зданиях, где населению уезда предоставлялось свыше 350 коек, и каждый больной мог в ближайших окрестностях найти врача. Были построены родильные дома и инфекционные больницы, которых прежде не имелось вовсе.

Многое переменилось и в других сферах. Так, например, в земстве работали теперь 16 сельскохозяйственных инструкторов, тогда как раньше не было ни одного.

Мою работу ценили, недаром меня избирали в земство — выборы происходили каждые три года — уже четыре раза, из них три раза — председателем, не считая того, что и мои отношения с населением уезда и персоналом управы складывались как нельзя лучше.

Осуществление крупных реформ, разумеется, потребовало значительно больше денег, чем предоставлял нам бюджет. При этом налогообложение было далеко не низким, однако я выяснил, что, с одной стороны, оценка иных объектов налогообложения была совершенно необоснованно занижена, с другой же — иные лица и предприятия ухитрялись почти полностью уйти от уплаты налогов. Чтобы покончить с этой дурной практикой и распределить налоги справедливо и равномерно, я обратился с запросом в Правительствующий сенат: в какой мере земство правомочно устранять недостатки в этом отношении? Только когда сей верховный судебный орган признал за нами такое право, мы начали кампанию против нарушителей, с которых теперь взыскивали налоги по нашей оценке.

В первую очередь речь шла о крупных промышленных предприятиях, прежде всего о сталеплавильном заводе в Кол-пине. Занимая не менее 25 000 рабочих, завод осуществлял большие поставки государству, точнее флоту. До сих пор такие заводы обычно оценивали себя сами и выплачивали земству рассчитанный ими налог. Теперь сумма налога, согласно нашей объективной оценке, возросла в десять раз; сюда же добавились недоимки за прошлые годы, которые мы были вправе потребовать и которые составили солидную сумму.