Воспоминания о русской службе

И тут я заметил, что к вокзальной толчее приближается парочка, еще издали показавшаяся мне знакомой; это был издатель российского еженедельника «Вестник Европы» — имени его я не помню, — которого война застала в разгар свадебного путешествия, и теперь он спешил домой. Счастливые молодожены были так увлечены друг другом, что весь мир казался им приютом блаженства. Они явно не видели и не слышали, что творится вокруг. Узнав меня, издатель, сияя от счастья, протянул мне руку, познакомил с женой, которую назвал мой ангел, и, поскольку поезд, как видно, до крайности переполнен, пригласил меня провести вместе с ними приятный вечер в Берлине, а завтра утречком сесть на менее переполненный гамбургский поезд. Я поблагодарил, но от приглашения отказался, сказав, что этот вечер у меня уже занят и что я бы посоветовал дожидаться следующего поезда на вокзале, а не развлекаться в «Адлоне» или в ином первоклассном ресторане. Он ответил, что его ангел, увы, не в силах часами сидеть на бесприютном вокзале, да он этого и не допустит. Мы попрощались: мол, встретимся утром! — и счастливая пара, нежно обнявшись, исчезла из моего поля зрения. Позднее я узнал от кого-то из беженцев, что еще тою же ночью оба они нашли «приют» в полицейском участке.

Сам я решил ни под каким видом не искать пристанища ни в берлинских гостиницах, ни в пансионах. Мобилизация уже объявлена официально, а значит, объявлена и война. Население обуревал восторг — на улицах колыхалось людское море, сопровождая уходящие колонны новобранцев, распевая патриотические песни и крича «ура!», и я отдался на волю толпы. Время от времени мне встречались арестованные русские — группы или отдельные лица под конвоем полицейских, в том числе петербургский градоначальник; увидев меня, он даже хотел поздороваться. К счастью, я сумел вовремя скрыться в толпе.

Мостовые повсюду были сплошь усыпаны экстренными выпусками газет с все новыми и новыми заявлениями кайзера, произнесенными с балкона дворца. Какое трагическое недоразумение: каждый из монархов — здесь, в Берлине, Вильгельм II, в Петербурге Николай II — считал себя обманутым. Оба желали сохранить мир, и оба по причине недоразумения и нарочитого обмана были вынуждены объявить войну. Здешние листовки твердили о вероломстве российского императора, в Петербурге же говорили о вероломстве германского кайзера. В германских листовках я читал слова кайзера: «Русские предательски нанесли нам коварный удар в спину», — и ровно то же самое русские слышали о немцах. Таким образом ярость одного народа к другому подогревалась до кипения и выливалась в ненависть и преследование всякого отдельного представителя другой нации.

На углу Фридрихштрассе и Унтер-ден-Линден сумятица была особенно велика, крики «Да здравствует Германия!» перемежались возгласами «Да здравствуют наши друзья Япония и Англия!» Я разглядел, что сквозь толпу медленно движется вереница автомобилей, а в каждом из них стоит японец с германским флагом в одной руке и японским в другой. Это был отъезд японской миссии. Потом автомобили ненадолго остановились, один из японцев что-то сказал — что именно, я не понял, только услышал, как он провозгласил: «Да здравствуют наши братья по оружию!», — а затем грянуло громовое «банзай!» и «ура!». Опять-таки роковое недоразумение.

Проведя эту историческую ночь в суматохе берлинских улиц, я снова отправился на Гамбургский вокзал, не теряя надежды попасть на поезд. Там я узнал, что беженцы, которые накануне выехали переполненным поездом в Гамбург, были там арестованы и интернированы в бараках эмигрантов. И все же у меня не было иной возможности бегства, кроме как через Гамбург. Следующий поезд отходил в 6.30 утра, причем опять-таки не пассажирский, а спецэшелон для семей мобилизованных. Я решил попытать удачи на этом поезде.

Было три часа утра, я смертельно устал. Сидеть на вокзале с риском снова угодить в толпу российских беженцев я не хотел. Но и оставаться на улице тоже не мог. Неподалеку от вокзала я приметил вывеску маленькой харчевни, на ней была изображена виноградная лоза, а внизу виднелась надпись: «Винный погребок ЛОЗА». Туда-то я и направился.