Воспоминания о Тарасе Шевченко

же пришел ответ, Дубельт, будто желая умыть руки, сам показал мне написанные на ответе

всемилостивейшие слова: «Третье отделение слабо рассматривало книгу Кулиша. На два

месяца в крепость, а потом в отдаленные губернии, с запрещением служить по

министерству народного просвещения».

IX

Так что пусть уж столичные газетчики не морочат людям голову, сообщая членам

литературного конгресса в Европе, будто в России никогда не карали за литературные

труды. Меня осудили, и осудили жестоко за напечатанную по дозволению цензуры детскую

книжечку, а Шевченко с еще большей жестокостью наказали за то, что нашли у него,

арестовав по дороге в Киев, «шпаргалы», которые он собрал, чтобы пересмотреть их и

разобраться, что годится к изданию, а что нет.

Если бы Шевченко прожил три года за границей, в обществе свободных людей, он,

наверняка, многое бы захотел переделать в своих рукописях. Находясь там, мы не стали бы

лежебоками и не тратили свое свободное время на болтовню. Общаясь с людьми, не

преследуемыми цензурой, мы бы сами смогли разобраться в исторической правде и не все,

что было в старину написано монахами и спето кобзарями, считали бы святой правдой, как

это стараются представить те, кто угождает публике, еще меньше их разбирающейся в

истории.

Ну а теперь, уж если Шевченко и написал что-нибудь под влиянием ложной

исторической традиции, то это останется навеки и, наверное, горше горькой правды колет

глаза великому кобзарю по ту сторону Ахерона. Глядя на воловью шкуру, на которой дьявол

записывает людские грехи, бедолага Тарас мог бы сказать имеющему уши: «Твоя от твоих

тебе приношу и за себя самого, и за всех земляков моих. Ешь на здоровье и помни обо мне,

пока жив. Если даже твои «послушные козявки» сделали своим девизом: apres moi le deluge

*, если даже они, кощунствуя над собственными душами, сделали пословицей мои слова:

...заговорить

154

І Дніпро, і гори,

І потече сторіками /160/

Кров у Чорне море

Синів наших, і не буде

Кому помагати:

Одцурається брат брата

І дитини мати...»

* После меня, хоть потоп.

В 1847 году правителям империи казалось мелочью запрятать в российскую

преисподнюю мужицкого сына, который писал стихи на не понятном им языке. Теперь же

этот мужицкий сын стоит рядом с господским сыном, рядом с Пушкиным. И если все

честное, благородное и высокое в России идет за Пушкиным, то на Украине все истинно

человечное идет под знаменем Шевченко. А ведь эти поэты совсем по-разному оценивали

историческую роль пионеров и гигантов русского духа, спасителей империи, давших ей

европейское положение, основателей ныне могущественной, хотя и задавленной прессы —

Петра Первого и Екатерину Вторую. Шевченко, начитавшись псевдоисторической

литературы, провозгласил:

Се той Первий, що розпинав

Нашу Україну,

А Вторая доконала

Вдову сиротину...

Оба поэты были наделены от природы огромным талантом, кто из них был более

одарен, Шевченко или Пушкин? Кто из них мог глубже познать историческую правду,

господский или крестьянский сын? У кого из них было достаточно познаний, чтобы

говорить о таких вещах: у того, кто имел возможность развивать свой природный талант

всем образом жизни, культурой, наукой, или у того, кто всего этого был лишен?

Естественно, преимущество было у Пушкина, а не у Шевченко.

Если бы судьи Тараса знали свое место и не вмешивались в то, что было выше их

разумения, разящий меч не пронзил бы праведного сердца, которое осветилось великой

мыслью «искупить грех несчастливой доли Тараса», Шевченко дорогой познания пришел

бы к общей с Пушкиным мысли (ведь правда одна, нет двух правд), и то русское единство,

которого добивались не только великие Петр и Екатерина, но даже и такие «олухи царя

небесного», как Дубельт и Орлов, единство это — спасение нашего будущего — укрепилось

бы, благодаря обоим поэтам, более, чем то мог сделать каждый из них в отдельности.

Так не сетуйте теперь на то, что натворила седоусая детвора!

Я пишу ее автобиографию, не мемуары. Я просто хочу обнародовать исторические

события раньше, чем о них узнают из пока еще запрещенных архивов. Жизнь не ждет и не

желает ждать, и живой думает о живом. Недавно знаменитый немецкий историк Момзен

сказал, что правители обычно приводят свой народ совсем не к тому, к чему стремятся. Ибо

народы живут по законам, установленным господом богом, по законам природы, и истинная

мудрость правителя заключается лишь в том, чтобы эти законы не нарушать, иначе говоря:

чтобы закон не стал погибелью для народа. Несчастный украинский народ, обездоленный,

покалеченный, имеет такое же точно право на жизнь, как и самая маленькая былинка. Ведь

даже ее природа наделила такой жаждой жизни, что если все деспо-/161/ты, начиная от

155

самого Нимрода, задумают стереть с лица земли эту крошечную былинку, им не удастся

сделать этого.

Все мы хорошо знаем, что произошло на Украине после 184. года. По летописям нам

известен и памятный декрет о просвещении от 18 мая 1876 года об украинском языке.

Так что Украине теперь стало так же хорошо, как тому Палию в сибирских пустынях, о

котором говорится в думе:

А як прийшов пан Палій додому,

Та й сів у наметі,

На бандурі виграває: