Воспоминания о Тарасе Шевченко

В одном селе восточного малороссийского края была, а может быть, и теперь

существует, личность в высшей степени замечательная. Эта личность способна возбуждать

в душе много дум и оставлять неизгладимые впечатления: то был крестьянин именем

Грицько, ремеслом — маляр. Как известно, в малороссийском крестьянском быту маляр —

явление частое. Малярство — одна из обычных первых ступеней, на которую всходит

крестьянин, коль скоро собственное дарование выводит его из земледельческой колеи.

Маляр обыкновенно вместе с тем и грамотный; искусство располагает его к

любознательности; маляр рисует богородицу, святых мужей и жен, — надобно знать, как

157

изобразить того или другую, является охота узнать, кто они были и что с ними творилось в

жизни, и маляр читает священное писание, жития святых. Маляр имеет дело постоянно с

церковью и потому интересуется церковными вопросами; таким образом, маляр входит в

область книжного мира, которая у поселян начинается с религиозного круга, точно так, как

начиналась она в истории русского народа. Но известно, что малороссиянин, как только

сделается благочестивым человеком, сейчас начинает философствовать; у него

религиозность ведет не к толкованиям обрядов и частностей богослужения, как это бывает с

великороссиянином, а обращается либо к пиетизму, либо к размышлениям и — в первом

случае — ведет к поэзии в жизни, во втором — к желанию знать природу, человека, одним

словом, — к науке. Это желание обыкновенно находит себе скоро предел по скудости

материалов для питания. Не так, однако, было с нашим маляром Грицьком.

Он родился крепостным. В детстве потерял он родителей и остался на попечении родни.

Его приставили пасти господское стадо, не помню какое. В мальчике было что-то странное;

крестьяне считали его придурковатым. Лишним будет рассказывать, как удалялся он от

детских игр и как мальчики за это щипали и тормошили его. Иначе пришлось бы невольно

повторять то, что так часто встречается в житиях святых при описании их детства. Когда

безветрие не дозволяло работать мельникам, Грицько усаживался близ села под ветряной

мельницей и рисовал углем или мелом на стене разные фигуры; так однажды он растерял

своих животных, за что его высекли. То же повторилось и в другой раз. Помещик рассудил,

что его дворовой мальчик недаром чертит изображения и, ради таких занятий, дурно

проходит свою служебную карьеру: «Из него скорее выйдет живописец, чем свинарь или

овчар», — подумал помещик и отдал его в науку к какому-то художнику в своем уездном

городе. Так поступил помещик в тех видах, что мальчик может выучиться, станет ему

платить оброк и принесет, со временем, барину больше /163/ пользы, чем сколько мог бы

принесть в звании пастуха. И вот Грицько живет у хозяина, учится прилежно; хозяин не

нахвалится его понятливостью; его не нужно понукать — приходится отрывать его от

работы; ему не надобно десять раз одного и того же вбивать в голову — он сам спросит и не

забудет того, что ему скажут. Захотелось самому Грицьку научиться грамоте: хозяин дал

букварь, показал раз, другой — и Грицько в короткое время выучился складам и стал читать

бегло. Впоследствии он сознавался, что когда рисовал на мельнице фигуры, то это были

вымышляемые им буквы. Грицька занимала мысль: как это люди читают? «Я, — говорил он,

— долго думал над этим и дошел до того, что, верно, какое говорится слово, такое и

малюется; и начал в уме сам с собою говорить, да какое слово скажу, то и намалюю, а потом

и помню, что вот так я его намалевал; после того пришло мне в голову, что, верно, не так:

слов много, — как можно все их припомнить! Тут я начал примечать, что иное слово на

другое походит, а иное разнится: так я, что похоже, то на одну стать и малюю». Сколько

припоминаю, таким образом, кажется, он объяснял этот путь. Но как бы то ни было, наш

Грицько самобытною дорогою шел к цели, которую давно нашло человечество. Он не дошел

до нее под своей мельницей, а достиг ее обычным для всех путем — за букварем у уездного

художника.

Грицько начал читать что ни попало: читал и священную историю, читал и романы,

читал «Библиотеку для чтения»: там, как говорил он, на него сделали впечатление особенно

жизнеописание папы Гильдебранда и какая-то космографическая статья. Когда он вчитался

более, его стали занимать помещенные в «Смеси» известия о разных открытиях в области

естествознания. Беда только, что по причине множества научных терминов он понимал там

с пятого на десятое. Более всего хотелось ему знать, как это свет стоит, как он держится и

как всякие вещи сложились, как одно с другим вяжется. Грицьку представлялись

бесчисленные вопросы; они мучили его потому, что он на них не находил ответа ни в тех

книгах, какие ему попадались, ни у людей, с которыми приходилось ему говорить. Грицько

чрезвычайно полюбил арифметику; он получил указания от других только в четырех

правилах, а потом уже сам собою уразумел таинства дробей и сложность тройного правила.

158

Пробыв несколько лет у хозяина, Грицько стал платить помещику оброк и работать в