Воспоминания о Тарасе Шевченко

душе всей бесконечной нити народной поэзии; не потому, что Шевченко хотел их ввести и

поставить, а потому, что они, по существу народной поэзии, сами устанавливались так, а не

иначе. Шевченко сказал то, что каждый народный человек сказал бы, если б его народное

существо могло возвыситься до способности выразить то, что хранилось на дне его души.

Святое сокровище, оно скрывалось там под тягостью житейской прозы и было для самого

невидимо, незаметно, пока животворные звуки гения не коснутся до сокровенных тайников

души и не нарушат безмолвия мысли своею упоительною мелодиею и не покажут чувству

того, что составляло его достояние и не было до сих пор им ощущаемо. Пробужденный от

своей прозаической апатии голосом такой поэзии народный человек /167/ с трепетом и

восторгом готов воскликнуть: «Это самое я только что готов был сказать точно так, как

сказано поэтом!» Этого не дано было ни Кольцову, ни какому другому русскому поэту,

кроме одного Пушкина (но не для простого народа, а для высшего русского класса). Кольцов

заговаривает в народном тоне; Шевченко говорит так, как народ еще и не говорил, но как он

готов был уже заговорить и только ожидал, чтобы из среды его нашелся творец, который бы

овладел его языком и его тоном; и вслед за таким творцом точно так заговорит и весь народ

и скажет единогласно: «Это — мое»; и будет повторять долго-долго, пока не явится

потребность нового видоизменения его поэтического языка. Поэзия Шевченко есть

непосредственное продолжение народной поэзии; и недаром явилась она тогда, когда

прежние народные песни стали забываться. Поэзия Шевченко — законная, милая дочь

старой украинской поэзии, организованной в XVI и XVII веках, так как эта последняя была

точно так же дочерью древней южнорусской поэзии, той далекой от нас поэзии, о которой

гадательно можем мы судить по произведениям Игорева певца.

Народная украинская поэзия, видимо, приближается к угасанию. Многие думы козацких

времен, к счастию, записанные в тридцатых годах и сохраненные для литературы, теперь

уже совершенно исчезли в народе. Уже и песни семейного быта исчезают мало-помалу или

портятся: таков удел поэзии. Поэзия угасает не иначе, как упадая в своем достоинстве,

растлеваясь; и потому-то новейшие переделки старых песен и новейшие плоды

малороссийского народного творчества дышали таким отсутствием изящного. Народ не

может творить целою массою, ибо для этого нужно было бы, чтоб какое-нибудь сильное

потрясение вызвало его к творению новой поэзии. Да притом и в такие эпохи потрясений

везде бывают личности, обладающие талантом первоначального творчества; в сфере

существующих народных песен эти творческие личности исчезли в массе: их запевы

161

переформировались в течение долгого времени; к ним присоединялись новые мотивы;

таким образом составлялись и пересоставлялись произведения, существующие в

бесконечных отрывках, связуемых народом по призыву народного вкуса. Между тем

потребность самооживления ощущается в народе; народ чувствует, мыслит; многое

переполнилось в его душе, много страданий в ней накопилось, много желаний он готов

заявить: он ищет выражения; он находит его в своих избранниках, поэтических личностях,

живущих народной жизнью, стоящих выше каждого в отдельности по дарованию и потому

способных выразить надлежащим образом то, что всеми чувствуется, думается, желается.

Вот такою-то личностью был Шевченко.

Мы сказали, что, будучи малорусским поэтом по форме и языку, Шевченко в то же

время и поэт общерусский. Это именно оттого, что он — возвеститель народных дум,

представитель народной воли, истолкователь народного чувства.

Судьба связала малорусский народ с великорусским неразрывными узами. Только

легкомысленное скользание по поверхности политических событий может находить

единственно государственную связь между этими народами, смотреть на Малороссию не

более, как на страну, присоединенную к Российской империи; но, с другой стороны, только

насилующая централизация, убивающая /168/ всякую человеческую свободу и всякое

духовное саморазвитие мыслящего существа, может, закрывши глаза, утверждать

совершенное тождество русского народа. Понятие, основанное на изучении истории и

этнографии русской, всегда признает, что русский народ должен быть понимаем в смысле

двух народностей; между этими народностями лежит кровная, глубокая, неразрывная

духовная связь, которая никогда не допустит их до нарушения политического и

общественного единства, та связь, которая не уничтожилась под влиянием прошлых

исторических обстоятельств, насильственно разрывавших эти народности, та связь, которую

не разорвали ни внутренние неурядицы, ни татары, ни Литва, ни поляки, та связь, которая

до сих пор обращает к нашему русскому горизонту Червоную Русь, уклонившуюся, уже

несколько веков тому, к иной сфере. Ни великоруссы без малоруссов, ни последние без

первых не могут совершать своего развития. Одни другим необходимы; одна народность

дополняет другую; и чем стройнее, уравнительнее, взаимодейственнее будет совершаться

такое дополнение, тем нормальнее пойдет русская жизнь. Шевченко, как поэт народный,