Воспоминания о Тарасе Шевченко

В 1844 году я поступил в Академию художеств; тогда же Тарас Григорьевич за

исполненную им программу «Мальчик с собачкою» получил звание художника. Я, подобно

многим нашим землякам, стремящимся к художественному образованию, приехал в столицу

с ничтожными денежными средствами. В таком положении обыкновенно сближаешься с

подобными же себе товарищами и устраиваешь жизнь свою сообща, как можно проще, и

вот, сойдясь с такими же тремя юношами — Карпом, Гудовским и Роговым, — мы заняли в

доме Бема на Васильевском острове в 1-й линии весьма скромное помещение, состоящее из

одной проходной комнаты с перегородкой. За перегородкой жили мы четверо, а налево, не

доходя до перегородки, вела дверь в другую комнату, которую занимал Тарас Григорьевич.

Это была уютная комнатка с одним окном, убранная заботливой женской рукою кисейными

занавесками. Мы, как новички, только что поступившие в Академию, смотрели на Тараса

Григорьевича с подобострастием; в наших глазах это был уже законченный художник и

притом еще поэт, получивший уже среди малороссов известность. Случалось, что Тарас

Григорьевич, когда, бывало, захочется отвести душу народной песней, выходил к нам за

перегородку, садился на единственный стоявший в комнате деревянный диван и говаривал:

«А нуте, хлопцы, заспиваем!» Карпо брал свою скрипку, Гудовский держал баса — и при

помощи наших молодых тогда голосов песня лилась, и мы забывали нашу тяжелую нужду.

Чаще всего при этом пели песню из сочинений Тараса Григорьевича: «Ой повій, вітре, з

великого лугу, та розвій нашу тугу», эту песню он и сам пел с нами и руководил пением, и

напев к ней был им же сочинен, пели, конечно, без нот. Тарас Григорьевич в то время был в

дружественных отношених с Брюлловым К. П., у которого часто собирались два брата

Кукольника, вечера у них кончались не всегда благополучно. Брюллов наконец не выдержал

и, разойдясь с Кукольниками, впоследствии говаривал: «Черт бы их побрал, я чуть не

сделался через них горьким пьяницей». К тому же времени относятся и шалости Брюллова

карандашом: так, в альбоме Тараса Григорьевича я видел карикатуру, начерченную

Брюлловым, где Тарас Григорьевич изображен с растопыренными пальцами, за ногтями

которых была намазана чернейшая грязь; в том же альбоме было много эскизов друга

Тараса Григорьевича — Штернберга (из Диканьки), необыкновенно талантливого молодого

челове-/100/ка, отправленного за границу для усовершенствования и там, к сожалению,

умершего. Из числа эскизов Тараса Григорьевича в этом альбоме лучшим был «Король

Лир», нарисованный сепией. Энергическая фигура короля была почти в нагом виде, с

98

факелом в руках, в припадке безумия бегущего поджечь свой дворец. В таком положении

мне никогда не случалось видеть «Короля Лира» на сцене при выполнении этой роли

лучшими артистами. Эскиз Тараса Григорьевича производил сильное впечатление и но

эффектному освещению. Тарас Григорьевич готовился его исполнить, но неблагоприятные

обстоятельства тому воспрепятствовали; тут же был эскиз «Мальчик с собачкой», за

исполнение которого он получил звание художника.

Хотя Тарас Григорьевич как поэт пользовался уже большою популярностью в среде

своих земляков, но великороссы, ученики Академии, не понимая малороссийского языка, не

могли ценить его поэтического таланта. Около 47 года Тарас Григорьевич предпринял

издание альбома «Живописная Украина», которого была выпущена одна тетрадь в

небольшом количестве экземпляров, тетрадь эта состояла из четырех рисунков: «Дары в

Чигирине», «Подача рушников», третьего не помню и четвертый — «Судная рада»

(гравированные самим Тарасом Григорьевичем иглой на меди). На этом последнем рисунке

с удивительною верностью схвачены экспрессии наших заспоривших на сходке земляков; в

числе их изображен, по-видимому, старшина, который, потупив глаза в землю, тычет

палочкою в кизяк. Под картиною написано: «Се діло треба розжувать». Теперь это

рассказывается как анекдот, и я хочу восстановить в памяти, откуда он взят и кто творец

этого сюжета. Издание это, как и вообще всякая другая его деятельность, вследствие ссылки

Тараса Григорьевича прекратилось.

Тут уместно вспомнить, что Тарас Григорьевич первый у нас в России начал

гравировать иглою на меди по способу и манере фламандцев XVII ст., придерживаясь

манеры Рембрандта.

(Здесь автор воспоминаний показал присутствующим образец гравирования Рембрандта

и гравюру «Компания», — как образец гравирования Тараса Григорьевича.)

Эта гравюра («Компания») подарена была мне самим Тарасом Григорьевичем в 1859

году. Тарас Григорьевич очень любил этот род гравирования, в котором достиг известной

степени совершенства. Я видел в 59-м году у него в мастерской большой, 3/4 арш. в

вышину, прекрасный рисунок — «Сосновый лес».

В 47-м году Тарас Григорьевич переселился в Киев преподавателем * при университете.

* Рисования.

По возвращении Тараса Григорьевича в Петербург, ему было отведено в здании

Академии помещение рядом с академическою церковью, состоящее из одной комнаты,

разделенной на две части: на антресоли и мастерскую; на антресолях стояла его постель. В