Воспоминания о Тарасе Шевченко

женское общество, нередко просиживал в гостиной у хозяйки в дружеском кружке, весело

болтая, слушая музыку или звучным своим голосом распевая заунывные украинские песни.

Никакие тогда усилия поклонников Бахуса не в состоянии были его отнять у нас, и

кончалось тем, что Виктор Алексеевич с товарищами приходил из флигеля и все вместе мы

просиживали далеко за полночь. Однажды мы собрались к родным Закревских, верст за

десять. Время прошло незаметно. Мария Алексеевна превосходно играла Шопена, София

107

Алексеевна рассказывала занимательные эпизоды из прежнего быта украинских панов.

Тарас Григорьевич был весел и разговорчив. Давно уже повечерело, мы начали собираться в

обратный путь. Горничная объявила, что расходилась метель. По обычаю нас начали

удерживать, но молодые спутницы наши решились ехать, тем более, что дорога знакомая,

лошади отличные, да и метель, по-видимому, не могла в час времени разыграться до такой

степени, чтобы уничтожить след. Призвали кучера, и тот с своей стороны ободрил и сказал,

что в случае необходимости он не пожалеет лошадей и доставит нас в полчаса на место.

Виктор Алексеевич тотчас же сделал свое распоряжение. Он попросил бутылку рому и

предложил Тарасу Григорьевичу распить ее на всякий случай: во-первых, для сохранения

подолее теплоты, если бы пришлось сбиться с дороги, во-вторых, с целью поскорее уснуть

и не чувствовать никаких неприятностей. Но Шевченко не внял убеждениям приятеля и не

исполнил его желания. Тогда Виктор Алексеевич, осушив ром во славу Бахуса, завалился в

свою кибитку и пожелал всем нам покойной ночи. Мы разместились в санях с барынями и

выехали за ворота. Разыгрывалась степная метель, не та, которая, осыпая снегом сверху,

залепляет глаза, но не шибко заметает дорогу, а самая страшная, низовая, которая, вырывая

снег с земли, крутит его в воздухе и с визгом и каким-то воем носится над обширной

степью. Через несколько минут мы уже не видели огней усадь-/111/бы. Лошади сперва

бежали бодро, но скоро кучер известил, что мы сбились с дороги, и когда мы раздумали

поворотить назад, то никто не знал, какое принять направление. Мороз крепчал, ветер

изменялся беспрерывно. Дамы немного трухнули, тем более, что в это время по степям

обыкновенно рыскают стаи волков, а несколько дней назад, как нарочно, мы провели вечер в

рассказах о подобных приключениях. Делать было нечего; решились пуститься на волю

судьбы с надеждой, что прибьемся куда-нибудь, если не заберем вправо от почтовой

Киевской дороги. Кучер наш ехал небольшой рысью; Виктор Алексеевич, уснувший в своей

кибитке, не слыхал ничего происходившего, а его возница старался только не отстать.

Метель усиливалась. Мы с Тарасом Григорьевичем предлагали дамам обычное средство:

пристать у какой-нибудь скирды сена, развесть огонь и греться до утра; но дамы и слышать

не хотели, надеясь, что как-нибудь добьемся. При свете спички, которую удалось мне зажечь

в шапке, посмотрел я на часы. Было за полночь. А мы выехали часов около 7... и ни

признака жилья, ни собачьего лая, столь отрадного путнику, сбившемуся с дороги.

Дамы начали было ободряться при мысли, что, одетые тепло, мы не замерзнем, что с

полуночи волки не так уже бродят, и мало-помалу пошли рассказы. Тарас Григорьевич запел

«Ой не шуми, луже!», мы начали ему вторить... Но тут ураган разразился с ужасной силой,

лошади остановились, песня наша замолкла, и вой порыва, пронесшегося мимо, показался

нам воем голодных волков. Кибитка Виктора Алексеевича чуть не наехала на нас. Лошади

ни с места. Мы врезались в сугроб, какие обыкновенно образуются во время метели по

низменностям. Общими силами вытащили мы санки и снова поехали шагом.

— А щ6, Тарасе? — спросил я, усаживаясь весь в снегу на свое место.

А он в ответ запел мне строфу из запорожской песни:

Ой которі поспішали,

Ті у Січі зимували,

А которі зоставали,

У степу пропадали.

Отчаяние начало овладевать нашими спутницами, и много надо было усилия Шевченку

успокоить их. Он начал импровизировать «Метель» и сложил несколько строф, которые,

однако же, разнеслись вслед за порывами бури, потому что впоследствии ни он, ни мы не

могли их вспомнить. Кажется, что у меня уцелели некоторые отдельные стихи, но не

привожу из боязни, чтобы не вмешалась какая-нибудь строчка собственного сочинения.

108

Знаю только; один куплет выражал мысль, что козакам и умирать было бы хорошо в

обществе таких милых спутниц.

Мы подавались вперед, решительно не зная направления, но чем далее, тем с большей

надеждой на спасение, потому что близко было к рассвету. . Наконец, дамы наши усмотрели

в стороне огонек... Кончено, спасены. Кучер приударил лошадей, которые, почуяв близость

отдыха и корма, несмотря на изнурение, пустились бежать рысью, и скоро мы выбрались к

постоялому двору на почтовой Киевской дороге. Весь фасад был освещен, в окнах мелькали

тени, за воротами слышались возгласы суетившихся извозчиков. Хотя до /112/ дома

оставалось недалеко, но мы решились отдохнуть часа два на постоялом. Рыцарь большого

штофа спал как убитый, и из кибитки его раздавался богатырский храп, который