Читаем Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait полностью

Для меня «Волшебник из Гель-Гью» — книга, открывшая неведомые имена, время, понятия, стилистику. Не могу сказать, что она мне очень нравилась, она меня и раздражала, и притягивала, странно и тревожно, я часто к ней возвращался, перечитывал, не понимая толком почему. Много позже догадался — в ней были стиль и вкус, отсутствие современной героики, в какой-то мере и само забытое «вещество литературы». И конечно, время, еще далеко не вошедший в моду, но завлекательный донельзя Серебряный век. (Это, прежде вполне научное, понятие стало широко известно в шестидесятые годы, более всего благодаря Ахматовой — «И серебряный месяц ярко / Над серебряным веком стыл».) Осенью 1945 года у Троицкого собора открылась ярмарка — вещь по тем временам сенсационная. Толпились люди, что-то «давали» (без карточек и талонов, ведь и на промтовары были талоны) у разных прилавков, решительно за всем стояли бурные очереди. Из репродукторов грохотала модная песенка:


Идет в район машина,Водителю смешно:Сидят накрывшись двое,А дождь прошел давно.


У одного из прилавков торговали книгами. «Тихий Дон», «Борьба миров» Уэллса, еще что-то…

Новых книг действительно почти не было, но букинистические магазины тогда были и многочисленны, и богаты. Разумеется, вожделенный Дюма оставался редкостью, но настоящие библиофильские сокровища лежали в изобилии и не всегда находили покупателей. Особенно много было дореволюционных книг: огромные респектабельные тома — «Библиотека великих писателей» Брокгауза и Ефрона (Байрон, Мольер, Пушкин, Шекспир, Шиллер); собрания сочинений издания Маркса и Сойкина, в тисненных золотом во вкусе салонного модерна, но все же нарядных, по-своему вечных переплетах (когда-то их цвет из четырех-пяти выбирали сами подписчики) или в самых разных любительских, а то и просто непереплетенные; старые журналы, литографии, гравюры. В вечном дефиците, сколько я помню, оставались лучшие издания «Academia», они продавались своим и из-под полы. Один том Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона стоил пятнадцать рублей, в то время как в коммерческом магазине сорок рублей стоило пирожное, триста — килограмм «Мишки на Севере». Тысячу рублей стоил фотоаппарат «ФЭД», тринадцать тысяч — автомобиль «победа», девять — «москвич» («опель-кадет», в сущности)…

Приличная зарплата — около тысячи, стало быть, «победа» стоила чуть больше хорошей годовой зарплаты, «москвич» — меньше (значит, дешевле, чем в последующие годы), но очередей сразу после войны не случалось, хотя у многих людей накопились солидные суммы — особенно у офицеров. Частная машина вообще была в диковинку, а много автомобилей уже были привезены из-за границы даром — трофеи!

Одевались бедно. Зимой много ватников — обычный наряд интеллигенции во время войны и сразу после нее. На ногах валенки, иногда с калошами, сапоги — кожаные, кирзовые — даже у женщин. Реже — потертые, убого-шикарные пальто из «американских посылок». Главная роскошь — чернобурая лиса. Количеством чернобурок особенно соперничали офицерские жены. Анекдот тех лет: майорша приходит на концерт в чернобурке, полковница — в двух, генеральша — в трех. У маршальши как будто их нет вовсе, но, оказывается, у нее на платье «орденская колодка» — пять хвостиков.

Многие мужчины старались одеваться, подражая бывшим фронтовикам, по-военному: была жива традиция «сталинок», да и стеснялись штатских костюмов. А главное, большинство-то и в самом деле воевало; этим гордились, да и денег на обновки не было. В гимнастерках и кителях без погон ходили и те, кто еще недавно был на фронте, и те, кто на фронте никогда не бывал, но хотел казаться воевавшим. Ордена носили чаще, чем колодки. Даже если имелась единственная медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», которую давали практически всем, прикалывать ее не забывали.

Появились чины и униформа для цивильных служащих: страну настойчиво наряжали в чиновничье обличье царской России, новая табель о рангах получала свое костюмированное оформление. Серебряные погоны с пальмовыми ветвями у дипломатов, со щитом и мечами у прокуроров, с паровозиками, молоточками у железнодорожников. За окошками сберкасс сидели барышни в кителях травяного цвета, с темно-зелеными бархатными петличками и скромными лычками или звездочками — «советники финансовой службы» разных степеней и рангов. Даже сотрудники Министерства заготовок получали звания и соответственное число звезд на синих бархатных петлицах. Что говорить о начальниках речного флота, они были при погонах, а большие шишки униформой и галунами едва отличались от боевых адмиралов и назывались «инженер-генерал-директор речного флота такого-то ранга». А сколь абсурдистски звучало «лейтенант (!) гражданской авиации»…

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии, автобиографии, мемуары

Вчерашний мир. Воспоминания европейца
Вчерашний мир. Воспоминания европейца

«Вчерашний мир» – последняя книга Стефана Цвейга, исповедь-завещание знаменитого австрийского писателя, созданное в самый разгар Второй мировой войны в изгнании. Помимо широкой панорамы общественной и культурной жизни Европы первой половины ХХ века, читатель найдет в ней размышления автора о причинах и подоплеке грандиозной человеческой катастрофы, а также, несмотря ни на что, искреннюю надежду и веру в конечную победу разума, добра и гуманизма. «Вчерашнему миру», названному Томасом Манном великой книгой, потребовались многие годы, прежде чем она достигла немецких читателей. Путь этой книги к русскому читателю оказался гораздо сложнее и занял в общей сложности пять десятилетий. В настоящем издании впервые на русском языке публикуется автобиография переводчика Геннадия Ефимовича Кагана «Вчерашний мир сегодня», увлекательная повесть о жизни, странным образом перекликающаяся с книгой Стефана Цвейга, над переводом которой Геннадий Ефимович работал не один год и еще больше времени пытался его опубликовать на территории СССР.

Стефан Цвейг

Биографии и Мемуары / Документальное
Мой адрес - Советский Союз. Том 2. Часть 3 (СИ)
Мой адрес - Советский Союз. Том 2. Часть 3 (СИ)

Книга представляет собой уникальное собрание важнейших документов партии и правительства Советского Союза, дающих читателю возможность ознакомиться с выдающимися достижениями страны в экономике, науке, культуре.Изложение событий, фактов и документов тех лет помогут читателю лучше понять те условия, в которых довелось жить автору. Они станут как бы декорациями сцены, на которой происходила грандиозная постановка о жизни целой страны.Очень важную роль в жизни народа играли песни, которые пела страна, и на которых воспитывались многие поколения советских людей. Эти песни также представлены в книге в качестве приложений на компакт-дисках, с тем, чтобы передать морально-нравственную атмосферу, царившую в советском обществе, состояние души наших соотечественников, потому что «песня – душа народа».Книга состоит из трех томов: первый том - сталинский период, второй том – хрущевский период, третий том в двух частях – брежневский период. Материалы расположены в главах по годам соответствующего периода и снабжены большим количеством фотодокументов.Книга является одним из документальных свидетельств уникального опыта развития страны, создания в Советском Союзе общества, где духовность, мораль и нравственность были мерилом человеческой ценности.

Борис Владимирович Мирошин

Самиздат, сетевая литература
Мой адрес - Советский Союз. Том 2. Часть 1 (СИ)
Мой адрес - Советский Союз. Том 2. Часть 1 (СИ)

Книга представляет собой уникальное собрание важнейших документов партии и правительства Советского Союза, дающих читателю возможность ознакомиться с выдающимися достижениями страны в экономике, науке, культуре.Изложение событий, фактов и документов тех лет помогут читателю лучше понять те условия, в которых довелось жить автору. Они станут как бы декорациями сцены, на которой происходила грандиозная постановка о жизни целой страны.Очень важную роль в жизни народа играли песни, которые пела страна, и на которых воспитывались многие поколения советских людей. Эти песни также представлены в книге в качестве приложений на компакт-дисках, с тем, чтобы передать морально-нравственную атмосферу, царившую в советском обществе, состояние души наших соотечественников, потому что «песня – душа народа».Книга состоит из трех томов: первый том - сталинский период, второй том – хрущевский период, третий том в двух частях – брежневский период. Материалы расположены в главах по годам соответствующего периода и снабжены большим количеством фотодокументов.Книга является одним из документальных свидетельств уникального опыта развития страны, создания в Советском Союзе общества, где духовность, мораль и нравственность были мерилом человеческой ценности.

Борис Владимирович Мирошин

Самиздат, сетевая литература
Жизнь Шарлотты Бронте
Жизнь Шарлотты Бронте

Эта книга посвящена одной из самых знаменитых английских писательниц XIX века, чей роман «Джейн Эйр» – история простой гувернантки, сумевшей обрести настоящее счастье, – пользуется успехом во всем мире. Однако немногим известно, насколько трагично сложилась судьба самой Шарлотты Бронте. Она мужественно и с достоинством переносила все невзгоды и испытания, выпадавшие на ее долю. Пережив родных сестер и брата, Шарлотта Бронте довольно поздно вышла замуж, но умерла меньше чем через год после свадьбы – ей было 38 лет. Об этом и о многом другом (о жизни семьи Бронте, творчестве сестер Эмили и Энн, литературном дебюте и славе, о встречах с писателями и т. д.) рассказала другая известная английская писательница – Элизабет Гаскелл. Ее знакомство с Шарлоттой Бронте состоялось в 1850 году, и в течение почти пяти лет их связывала личная и творческая дружба. Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» – ценнейший биографический источник, основанный на богатом документальном материале. Э. Гаскелл включила в текст сотни писем Ш. Бронте и ее корреспондентов (подруг, родных, литераторов, издателей). Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» впервые публикуется на русском языке.

Элизабет Гаскелл

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное