Воспоминания о XX веке. Книга вторая. Незавершенное время. Imparfait

«Он отнесся к ней настороженно, т. к. находит, что сейчас всякая докторская защита связана с массой осложнений… ‹…›…стал выспрашивать: почему среди оппонентов нет акад. Алексеева, который вроде бы специалист по Хогарту… ‹…›…и поставил условие: Вы должны потолковать с М. П. Алексеевым о его отношении к Аниксту… ‹…›…более того, „услышать“ от Алексеева, что он приветствует кандидатуру Аникста как опытного и знающего „англиста“. Только тогда он согласен взять книгу на просмотр…»

Дальше цитирую свой ответ Каменскому:

«Аникст как в воду смотрел. Я испросил аудиенцию у академика Алексеева и поехал к нему в Пушкинский Дом. У меня не было иного пути, как попросить для начала его самого быть моим оппонентом. Он встал (!), пожал мне руку, с изысканнейшей вежливостью поблагодарил за честь и, естественно, отказался, присовокупив, что непременно придет на защиту и скажет что-нибудь. Этого одного достаточно, чтобы вопрос с Аникстом отпал (увы!). Я тем не менее пошел дальше и прямо спросил его мнение о кандидатуре Аникста: „Михаил Павлович, так вы мне не советуете?“ Он ответил: „Нет“. Так я и остался при пиковом интересе — без Аникста и почти без Алексеева…»

И это касательно людей достойнейших! Михаилом Павловичем я восхищался безмерно — его работами, эрудицией, воспитанностью. Об Аниксте слышал много лестного. Жизнь перепугала, растоптала даже олимпийцев. Тогда мне казалось: все это следствие нашей ломающей души репрессивной системы. А может быть, это универсальные человеческие слабости, просто заостренные абсурдизмом и всеобщим ужасом тоталитарной страны!

Что же говорить о ближнем круге академических, вовсе не олимпийских персонажей!

Я с мальчишеским упрямством не торопил события. Не знаю, устыдило ли кого-нибудь мое горделивое молчание, скорее оно просто всем надоело, и через два (!) года мне все же дали защититься. Этому предшествовало унизительное заседание кафедры, где все меня единодушно бранили, даже упрекнули, что я не работал в английских архивах. Это звучало вдвойне нелепо, поскольку, во-первых, кто бы меня туда пустил (простите, выпустил), а во-вторых, о Хогарте, как и о большинстве известных западных художников, все документы давно опубликованы. Готов я был ко всему и держался стойко, быть может единственный раз в жизни решившись плевать на тех, кто хочет меня слопать. И преуспел. Не миновало и года после этого заседания, и защита произошла.