Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Знакомый с этими подробностями, я поспешил в Коломну к П. А. Корсакову, заинтересовал его моим трудом, посвященным России, по которой Петр Александрович немало путешествовал, как будучи моряком, когда приводилось ему посещать русские порты во всех морях, омывающих нашу территорию, так [и] по оставлении флотской службы, колеся неоднократно Россию то в качестве праздного туриста, то как член комиссии, собиравшей различные местные данные, [и уговорил] sauter par-dessus toutes les formalités (пренебречь всеми формальностями) и принять на себя цензирование моей рукописи, сильно заинтересовавшей его. Он в тот же день, обедая у брата-начальника, уговорил его сделать немедленное изменение в распоряжении, и вот моя рукопись, в количестве четырех огромных тетрадей, явилась на столе цензора П. А. Корсакова. Он принялся заниматься ею с особенною охотою и увлечением, делая поправки и вшивая не листы, а почти целые дести[793] собственноручных прибавлений с описаниями довольно живыми и очень подробными различных то местностей, то обрядов и обычаев народных, то празднеств чисто русских. Масса моих листов, местами уменьшавшаяся вымарками, заменялась в двойном количестве работою цензора, преобразившегося, из любви к искусству, в моего коллаборатора[794] и чуть ли не сделавшегося главным составителем книги, разумеется много, много выигравшей от такого участия в моих ученических и несовершенных трудах пера бойкого и довольно красноречивого человека, владевшего им мастерски. Иногда ему нужны были некоторые справки, и для этого он, при хорошем знакомстве с управлением Публичною библиотекою, получал оттуда к себе на дом целые вороха книг из русского отделения. По отработке каждого моего тома Петр Александрович возвращал мне этот том уже вполне готовый в печать и снабженный сургучным пропуском цензурного комитета. Мало этого, Петр Александрович до того полюбил мою сделавшуюся уже почти его книгу, что требовал к себе на рассмотрение, до тиснения, каждый лист корректуры и тут обыкновенно делал еще некоторые дополнения и изменения, бывшие, конечно, далеко не во вред этому увражу. Наконец типография так называемой тогда Российской академии оканчивает печатание книги, и тогда настает столь желанное издателем этой книги время, т. е. ее выпуск в свет. Интересуясь успехом этой книги, как бы собственного своего литературного детища, добрейший Петр Александрович рассылает экземпляры ее по редакциям газет и журналов, письменно прося своих друзей и приятелей, редакторов рекламировать как можно больше этот новый труд юного Виктора Бурьянова, ни полслова не говоря о том участии, какое сам принимал в этом труде этого юного Бурьянова. Все готовы угодить добрейшему Петру Александровичу, вечному ходатаю у своего брата, князя, и даже у министра, за журналистов, – и вот, до выхода еще книги в свет, нет газеты и журнала, которые бы не приветствовали книгу эту одни с любезностью более или менее сдержанною, другие с самым рекламным криком, как то учинил А. Ф. Воейков[795], никогда не знавший средины, а более или ругавший все и вся наповал, или хваливший через край. Как бы то ни было, а при своем появлении в торговле книга эта имела успех, далеко превосходивший все ожидания издателя, досадовавшего только на ту типографию, которая замешкалась с объявлением об этой моей книге.

Суток двое или трое прошло в этой всеобщей горячке, невзирая на цену (кажется, 25 рублей ассигнациями), назначенную издателем, обращавшим особенное внимание публики на те литографированные картинки и на ту литографированную обложку, которые украшали это издание. Вдруг я получаю приглашение от Петра Александровича сегодня, в таком-то часу, отобедать у него запросто. Я, разумеется, тотчас еду к добрейшему Петру Александровичу, который объявляет мне, что министр народного просвещения С. С. Уваров, желая ознакомить с отечеством нашим своего сына-отрока, спрашивал вчера у него: «Нет ли такой книги, трактующей специально о России, которая была бы доступна молоденьким мальчикам?»

– Я, – говорил Петр Александрович, – само собою разумеется, воспользовавшись этою верною оказиею, указал господину министру на «нашу с вами» новую книгу, которую ужасно рвут в торговле нарасхват. И потому прошу вас, любезнейший В[ладимир] П[етрович], доставьте мне как можно скорее из веленевых экземпляров один, переплетенный в сафьян или даже в бархат, для поднесения мною министру.