Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Несколько дней спустя после тир д’арма у полковника Бестужева, в огромной зале вице-губернаторского казенного дома, занимаемого моим отцом в Орле, раз в какой-то праздничный день, по возвращении из архиерейской церкви, отец мой, не освободившийся еще от своего форменного фрака и всех орденов[1067], внимательно рассматривал разложенную на нарочно устроенных вдоль окон досках на козлах только что изготовленную губернским землемером карту Орловской губернии с самыми наитончайшими подробностями, в особенности рельефно выражавшими все казенные имения, находившиеся тогда в управлении казенных палат, леса, различные угодья, мельницы, рыбные ловли и пр. Тут же везде яркою краскою отмечены были винокуренные заводы, питейные склады и питейные дома. Отец в очках, при помощи еще лупы, рассматривал все это и пояснял мне все топографические знаки. Сколько помню, это созерцание и пояснения моего родителя не доставляли мне большого наслаждения, как вдруг в залу из прихожей быстрой рысцой вылетел камердинер моего отца, Лев Ипатов, и громким шепотком просвистал: «Его высокопревосходительство генерал от инфантерии Алексей Петрович Ермолов». Едва кончил он эти слова, как в залу твердыми шагами бодро вошел тот мой и, повторяю, тогда почти общий герой, к которому я чувствовал сильнейшее, неудержимое влечение, доходившее до страсти и обожания.

– А я, Петр Алексеевич, – говорил Ермолов моему отцу, – приехал к вам сказать вам мое искреннейшее, от души, русское солдатское спасибо за тот совет, что намедни у Бестужева вы мне дали насчет батюшкиной винокурни. Недаром говорит пословица: «дело мастера боится», так и вышло: устроили мы по вашему опытному указанию и не нарадуемся теперь. Спасибо, спасибо, спасибо!

Отец мой выразил свое удовольствие, что мог своим посильным советом в деле своей служебной специальности быть полезен его высокопревосходительству, и поспешил пригласить гостя в гостиную; но гость, обратив внимание на чрезвычайно подробную карту Орловской губернии, сказал:

– Пожалуйста, Петр Алексеевич, без особенных церемонностей. Мне и тут прекрасно. Я охотно посмотрю нашу губернию на такой подробной, до мелочей, карте, – и, тотчас сев у карты, начал ее внимательно разбирать, причем немедленно нашел свою деревню поблизости Орла. Он рассматривал все тонкости и читал все надписи простыми глазами легче, чем отец при помощи очков, а я лорнета.

– Какое удивительное вы, Алексей Петрович, – сказал мой отец, – имеете зрение. Недаром вас прозвали кавказским орлом, смотрящим прямо и на солнце, не моргая.

– Солнце – герб Персии, – улыбаясь заметил Ермолов. – Я глядел на это солнце, правда, очень зорко; не знаю, как глядеть будут другие. А в самом деле, я физически дальнозорок необыкновенно, и эта дальнозоркость много еще усовершенствовалась в моей боевой и полевой службе. Далеко видят горцы; но мне случалось перещеголевывать самых зорких из них. Карта эта очень интересна, и ежели бы ваш землемер чересчур не задорожился, мне хотелось бы иметь для себя собственно такую же карту, но не всей губернии, а только уезда, в котором сидит наша деревушка.

– До отъезда вашего высокопревосходительства в Москву, куда, как слышно, вы собираетесь, – говорил мой отец, – желание ваше будет исполнено непременно: я за величайшее наслаждение и честь себе почту преподнести эту карту вашему высокопревосходительству.

– Спасибо, – улыбался Ермолов, – но не спасибо за титулование. Бога ради, без этих высокопревосходительств! Терпеть не могу! Да и не к лицу это нашему брату отставняге. А вот что я вам скажу, Петр Алексеевич, ведь мы с вами не с сегодня знакомы, хотя на войне в германских землях нам с вами не случалось сталкиваться. Я знаком с вами по слуху от человека, правда, энтузиастического, но доброго и честного малого. Это француз Кастела, который мне все уши прожужжал вашею фамилиею, восклицая то и дело: «Oh! le chef de section, m-r Bournacheff, en voilà un homme capable!» (О, начальник отделения, г. Бурнашев, вот способный человек!) Он, кажется, только что не молится на вас, этот восторженный Кастела.

Отец мой, видимо, был доволен, что разговор принял это направление, и сообщил Ермолову то, что провансалец писал ему из Тифлиса о tête de lion et cœur de bronse[1068].