Воспоминания петербургского старожила. Том 1

– Не тревожьтесь, генерал, – сказал Маклотлин, – мы все это уладим живо, – причем дал необыкновенно сильный свисток, посредством превосходного свистка вроде рупора, вделанного в рукоять его бича, прикрепленного ремешком к одной из роговых пуговиц его полевого светло-серого сюртука. На этот начальнический свист мигом сбежались, откуда ни возьмись, человек пять ловких крестьянских подстоличных парней в цветных ситцевых рубахах. Молодцы эти работали поблизости. Они получили приказание отвезти коляску в кузницу, где велеть именем главноуправляющего исправить колесо и, ежели нужно, заменить другим, а между тем вставить втулку, тотчас тут же найденную, и везти коляску шажком. Коляска отъехала, но Маклотлин, глядя на часы, крикнул одному из парней:

– Евтифеев, чтобы через четверть часа экипаж генерала стоял у меня на дворе.

– Позвольте узнать, – пожимая руку Маклотлина, спрашивал генерал, – кому я обязан такою услугою?

– Услуга, генерал, самая ничтожная и натуральная. Имею честь рекомендоваться: главноуправляющий имениями генерала свиты Его Величества графа Григория Григорьевича Кушелева – Маклотлин, к услугам вашего превосходительства.

– Боже мой! – воскликнул генерал. – Это вы Захар Захарович Маклотлин, отличный ездок, который справляется со всякою в свете лошадью без малейших фокусов американца Рарея. Вот Бог привел с вами познакомиться. Я Клерон.

– Не вам, генерал, – заметил Маклотлин, – удивляться моему наездничеству, не вам, которого справедливо его высочество назвал центавром. Но ежели вы считаете за что-нибудь мою пустую услугу, то отдарите меня огромным подарком: не откажите подождать ваш экипаж не здесь, а на террасе моего дома, который в двух шагах отсюда. Вот этою тропкою мы бы прошли по парку.

– Душевно рад, душевно рад у вас побыть, искренно уважаемый мною давно по репутации кавалериста, мой знакомый-незнакомец; но вы не один и у вас кони, которые по этой тропинке не пройдут, – говорил Клерон и при этом вглядывался внимательно в меня, тогда сорокалетнего человека, а не того четырнадцатилетнего мальчика-блондина, каким он знал меня в Орле.

Захар Захарович снова свистнул, и словно из земли выросли два конюха в плисовых[1049] безрукавках, принявшие и поведшие на конюшенный двор наших лошадей, между тем как Клерон, заметив Маклотлину, что темно-гнедой гунтер, которого он похлопал охотницки по плечу, животное, достойное седока, – снова, покручивая длиннейшие усы, пристально смотрел на меня. Маклотлин хотел было нас познакомить, но Клерон быстро остановил его словами: «Нет, нет, не называйте! Я сам хочу вспомнить. Вы, будучи почти ребенком, не жили ли в Орле?» – спросил он меня.

– Мне было тогда четырнадцать лет, – сказал я смеясь, – и я имел честь брать тогда уроки верховой езды у берейтора Московского драгунского полка, унтер-офицера Ивана Степановича Клерона, который теперь, через двадцать пять лет, носит генеральские эполеты. – При этом я назвал свою фамилию.

– C’est ça, c’est ça![1050] – вскричал Клерон. – Вот так встреча! – И он душил меня в своих объятиях. – Sacristi![1051] Такие встречи, уверяют старухи – которые, однако, не всегда врут, – бывают перед смертью!

Коляска генерала давным-давно была на дворе и в отличнейшем порядке, о чем ему было своевременно доложено, а он все калякал с нами на террасе, со смаком запивая честер превосходною столетнею мадерой и куря дивную сигару из серебряного портсигара Маклотлина. В этот час переговорено было невесть сколько о различных предметах, среди которых Клерон не утерпел, однако, чтоб не сказать, обращаясь ко мне:

– Я видел пряничную лошадку, на какой вы сегодня ездили. Неужели вы на таких гунтерах, на каком давеча сидел Захар Захарович, не ездите?

– Ни за что на свете, – засмеялся я. – Ваш ученик, генерал, все так же несмело ездит в 1852 году, как ездил в 1826-м.

– А посадка безукоризненная, – заметил Клерон. – Несмелость ваша, данная вам школой деревянных скакунов шарлатана Эйзендекера, прошла бы, ежели бы ваша нежная maman в ту пору согласилась на мою методу. Она опасалась за вас, а того не знала, что кто, учась ездить, трижды не упал и тотчас не сел в седло, никогда ездоком не будет. Aphorisme équestre fort respectable[1052].

Затем мы простились, сжимая друг друга в жарких объятиях. Клерон обещал Маклотлину, что до самого отъезда в Торжок, где стоит его полк и откуда он приехал на недельку повидаться с гвардейским «уланством», он непременно проведет с десяти часов утра до полуночи один денек в Лигове. Само собою разумеется, я должен был быть de la partie[1053].