Воспоминания петербургского старожила. Том 1

В 1833–1834 году штабс-ротмистр Клерон занимал должность отделенного офицера в эскадроне Школы гвардейских юнкеров и был очень любим и уважаем этой резвой молодежью. В это время я служил в Департаменте внешней торговли, и мы, т. е. несколько молодых людей, получше другой чиновничьей братии воспитанных, которых Д. Г. Бибиков называл jeunesse dorée du département (позолоченная молодежь департамента), собирались у доброго товарища нашего П. П. Булыгина, бывшего студента Московского университета и принадлежавшего по родству и воспитанию к лучшему петербургскому обществу. Тут я встречался с моими товарищами: Григорием Павловичем Н[ебольси]ным, Николаем Романовичем Ребиндером[1031], князем Александром Васильевичем Мещерским[1032], Христианом Антоновичем Шванебахом[1033], А. К. Данзасом[1034] и с другими. Здесь же бывали иногда и военные родственники хозяина, гвардейские офицеры и юнкера. Раз они порассказали разные подробности о школе и, между прочим, рассказывалось молодыми офицерами и юнкерами, родственниками Булыгина, о том, что в числе юнкеров гвардейской школы есть один презабавный, хотя очень добрый малый, князь Шаховской, долговязый, неуклюжий, отличавшийся особенно аляповатым носом, почему другой юнкер, Лермонтов, страшная егоза и постоянный школьный сатирик, дал ему собрике Курок, под каким названием Шаховской постоянно известен был всей школе. Этот Курок был превлюбчивого характера и каждый предмет своей страсти всегда называл «богинею». В одном доме, куда хаживал Шаховской в отпуск из школы и где бывал часто Клерон, молоденькая, но непомерно жирная гувернантка сделалась «богинею» влюбчивого Курка. Клерон, заметив это, однажды подшутил над ним, проведя целый вечер в интимных и шутливых разговорах с гувернанткой, которая была в восхищении от острот и любезностей француза и не отходила от него все время, пока он не уехал. Шаховской, которого еще звали Князь-нос, был весьма комично взволнован этим. Некоторые из юнкеров, бывших в этом доме вместе с Шаховским и Клероном, возвратясь в школу, передали другим об этой штуке Клерона, и тогда-то Лермонтов написал следующий экспромт к Шаховскому:

О, как мила твоя «богиня»!
За ней волочится француз, —
У нее лицо как дыня,
Зато [жопа] как арбуз[1035]

.

Спустя несколько времени в том же приятельском обществе я узнал, что Клерон переведен из Школы гвардейских юнкеров снова в свой уланский полк по тому случаю, что ему вздумалось, вышедши ночью из какого-то клуба, разумеется, будучи далеко не в нормальном состоянии духа, отколотить будочника и городового, делавших ему какие-то, по части нарушенного им городского благочиния, замечания. Великий князь заметил при этом: «Наш lancier pure sang не годится быть воспитателем молодых людей; но он отлично будет обучать молодых лошадей»[1036], и поручил ему, как «центавру всей кавалерии», всех ремонтных лошадей всей легкой гвардейской кавалерийской дивизии. Это дело, как и не ошибся великий князь, Клерон вел превосходно и заслужил ротмистрский чин за отличие. Он был вскоре назначен командиром лейб-эскадрона и командовал им великолепно. В начале сороковых годов Клерон – полковник лейб-гвардии Уланского полка, а в 1848 году назначен командиром одного из уланских полков, который носил желтые шапки и именовался тогда Полком его высочества великого князя Михаила Павловича[1037]. В 1849 году с этим полком Клерон, кажется, делал венгерский поход[1038], разумеется, отлично, и в 1850 году был произведен в генерал-майоры с оставлением командиром полка[1039], за неимением в это время вакантного места бригадного начальника.