Воспоминания Понтия Пилата

Кай Кесарь впал в безумие. Расторгнув брак со своей супругой, он по примеру египетских фараонов сделал своей женой одну из сестер, Друзиллу, и, облачив ее в пурпур, взял Империю в свидетели своего кровосмесительства.

Он презирал Сенат, забывая, что ни божественный Август, ни божественный Тиберий не упускали случая почтить его. Не вызвав со стороны сенаторов и слова осуждения, он вытянул у них согласие на ужасное оскорбление: консульский титул для любимого коня, Инцитата, который в сотый раз добился победы на бегах в Большом цирке…

Рим погряз во всяких мерзостях. Гонения следовали за гонениями, за одной насильственной смертью шла другая. В ужасающей атмосфере, в которой каждый день приносил известие о новой смерти, подстроенной Калигулой, по Городу пронесся слух — никого не удививший, — что я добровольно разорвал Нить моих дней, так как не выдержал участи изгнанника.

Не знаю, кто распространял этот слух, но, кажется, он спас мне жизнь. Разум Кая, который никогда не был ни великим, ни сильным, померк. Официального сообщения о моей мнимой кончине было достаточно, чтобы удовлетворить чувство ненависти, которое он ко мне питал и которое все его не отпускало. Не в состоянии уже размышлять, он легко поверил, что меня больше нет, не попытавшись даже выяснить достоверность этого слуха, ведь скромную пенсию, которую Республика выделяет для изгнанников, мне продолжали исправно высылать.

В это же самое время несчастья обрушились на моего старого врага Ирода. Воодушевленный тем, что с участием Вителлия ему легко удалось добиться моей опалы, и не ведая, что Кай менее восприимчив к своим придворным льстецам, чем божественный Тиберий, Антипа вообразил, что стал другом Кесаря, рассчитывая на новые почести и усиление своего влияния. Случилось так, что один из племянников Ирода, молодой Агриппа, ровесник Калигулы, сблизился с ним. Он так успешно угодничал перед Каем, так основательно настроил его против Антипы, что добился отставки дяди и ссылки в Аквитанию, после чего сам занял его место тетрарха Галилеи.

Ирод, а вместе с ним состарившаяся и утратившая былую красоту Иродиада, а также ее дочь Саломея, давно утратившая свежесть и привлекательность, оказались в том же положении, что и я.

Это произошло той страшной зимой, когда выпало небывало много снега, рощи оливковых и миндальных деревьев замерзли и птицы, на лету каменея, падали с неба.

Зима подходила к концу, когда Ирод и его семья по дороге к роскошной вилле на границе Гаронны прибыли в Лугдун. Покидая город, они, желая сократить себе путь, поехали в объезд через Рону. Первые повозки пересекли реку благополучно, но их тяжесть проломила лед, истонченный приближавшейся весной. Пятой повозке, с Саломеей, не суждено было достичь противоположного берега: лед проломился, и воды Роны навсегда поглотили всех, кто там был.

Не исключено, что этот несчастный случай и та связь, которая существовала между именем Ирода и моим, спасли меня. Ибо спустя несколько недель Кай, в свою очередь, приехал в Лугдун. Если бы он не считал меня уже мертвым, разве он отказался бы от удовольствия казнить меня? Его больной рассудок забыл обо мне, и ни у кого не хватило жестокости напомнить ему о моем существовании. Сумасбродства, которые он совершал на протяжении своего пребывания здесь, вскоре настроили всех против него, ибо он был способен на самые жуткие преступления. Ни во Вьенне, ни в Лугдуне никто не додумался сообщить ему, что Кай Понтий Пилат, которого он считал умершим, жив и находится в одном конном переходе от Лугдуна, на другом берегу Роны. Я же не знал об этом и все ждал гонца, который должен был привезти мне мой смертный приговор.

И все же я смертельно побледнел в то утро, вскоре после отбытия Кая в Рим, когда увидел, как гонец сворачивает с дороги и спешивается перед моим домом. Разве мог я угадать, какую весть он привез на самом деле? Мне удалось сохранить перед прибывшим невозмутимый вид и даже сломать императорскую печать недрогнувшими руками. Я был уверен, что знаю содержание письма, и испытывал чуть ли не любопытство, как Кай Кесарь составил приказ и каким поводом воспользовался, чтобы обосновать мой смертный приговор. Но оказалось, что я ошибся.

Вот что я прочел: