Воспоминания Понтия Пилата

От Тита Цецилия Лукана

Каю Понтию Пилату привет!

Припоминаешь ли ты, милосердный тесть, разговор, который был у нас с тобой в прошлом году? Я говорил тебе тогда, что ваш Христос изобрел всепрощение — вещь весьма страшную, против которой мы, со всей нашей силой, уверенностью, мощью, остаемся безоружными. Я об этом много думал на досуге, и мысль о том, что я ошибался, постепенно завладевала мной.

Ибо поистине ничто и никто не может обязать нас принять ваше прощение, которого, к тому же, мы у вас и не просим.

Я причинил тебе зло, Кай Понтий, много зла. Вначале — потому, что не понимал, почему ты поступаешь так, а не иначе, и презирал тебя. Потом — потому, что для меня стало невыносимо сознавать, какое место ты занимаешь в сердце Понтии, ибо я хочу, чтобы ты знал: я любил твою дочь и она любила меня. В тот вечер, когда ты пришел потребовать у меня согласия на развод, я пригрозил тебе убить Понтию, и я тогда сделал бы это, ибо мысль о том, что ты заберешь ее, была для меня невыносимой. Если бы она согласилась покинуть меня, я бы ее убил. Но она отказалась уйти с тобой, она выбрала меня. Можешь не прощать меня за то, что я сейчас скажу, Кай Понтий: Понтия любила меня больше, чем тебя.

Она приняла смерть от меня помимо моей воли. Она умерла, а я, любивший ее, принужден жить, зная, что я ее убил. Твой Христос и ты не были столь милосердны, чтобы избавить меня от этой пытки, которая продолжалась тринадцать лет. И ты желаешь, чтобы я принял ваше прощение! Нет, Пилат, нет… Оставьте себе прощение, я не хочу его, все вы такие…

Позволь мне, однако, предложить тебе два подарка. Первый ты найдешь в моем бюро, мой интендант имеет поручение передать его тебе в собственные руки: это портрет твоей дочери.

Второй должен тебя убедить, что я не держу злобы ни на тебя, ни на твоего Галилеянина, ни на кого-либо из тех, кто следует за ним. Я знаю, что твой друг Павел тщетно ожидает в течение почти двух лет возможности предстать перед Бурром или одним из его подчиненных, чтобы наконец завершилось дело, которое сталкивает его с иерусалимским Синедрионом. В том ритме, в котором действует римское правосудие, его дело рассматривалось бы до греческих календ. Вот уже три дня, как я написал Бурру и попросил его ускорить процесс, а также завершить его прекращением дела, с минимальными задержками; префект заверил меня, что твой друг может даже лично не являться в трибунал. В конце недели или чуть позже Тарсиот будет свободен покинуть Рим или остаться в нем, как ему покажется лучше, и продолжать распространять ваши басни.

Но знаешь ли ты, Пилат, что твой друг Павел есть не кто иной, как фарисей по имени Савл, который, во времена твоего прокураторства, участвовал в избиении камнями греческого иудея по имени Стефан? Не является ли это еще одним следствием вашего прощения, которое ведет к тому, что жертвы благословляют своих палачей, а палачи кончают тем, что оказываются в рядах жертв? Это мне представляется еще одним основанием сказать тебе, что я не желаю ни ваших благодарностей, ни ваших благословений, ни, конечно же, вашего прощения…

Будь здоров!