Надежды, возлагаемые на него лично и на прибывшие вместе с ним подкрепления, неожиданно быстро оправдались. Под Ктесифоном[399]
произошло столкновение 6-й османской армии с наступавшими на Багдад войсками англо-индийской армии генерала Таунсенда. Обе стороны полагали, что уступают в силах, и прервали бой. Однако турки первыми заметили, что противник отступает, а потому развернулись и начали преследование. Фон дер Гольц сам в битве принять участие не мог. Так что старший их корпусных командиров, Халил-паша, приписал «победу» себе. Последовал, однако, крупный успех, увенчавшийся капитуляцией окруженного в Кут-эль-Амаре Таунсенда (16 апреля 1916 г.)[400].Фон дер Гольц не дожил до триумфа своей операции. За несколько дней до сдачи противника он умер от сыпного тифа, который подхватил на госпитальном судне.
Это была во всех отношениях невосполнимая утрата, главным образом для немцев, которые теперь навсегда лишились своего главного защитника.
А в Персии неудачи преследовали германские «экспедиции» одна за другой, русские же, нарушив нейтралитет страны, ввели войска, чтобы отправиться на помощь осажденному Таунсенду.
Граф Каниц[401]
погиб, покончил с собой или был убит. Это может быть доказательством, что именно он был духовным вдохновителем фантастических планов.Тесня германские экспедиции, русские подошли к турецкой границе. Слишком поздно, чтобы изменить судьбу Таунсенда. Навстречу им двинулся один из корпусов 6-й армии. Однако они не стали дожидаться начавшегося турецкого наступления и отошли. Но вместо того чтобы теперь вернуть командующего корпусом Али Ризу[402]
назад в Кут, его оставили вести преследование глубоко внутрь страны, до Хамадана, где противники затем месяцами стояли друг против друга в бездействии.Разрыв 6-й армии на две примерно равные по силе и отделенные друг от друга многими дневными переходами группировки с точки зрения стратегии был столь чудовищен, что при этом должны были решающее воздействие оказать лишь политические причины. Ведь буквально все зависело от того, чтобы собрать воедино все силы на Тигре, чтобы иметь возможность справиться с англичанами, а они-то, безусловно, попытаются вырвать у турок окончательную победу. Недооценка противника, да еще такого упорного, как Англия, стала тяжелой ошибкой.
Я не смогу ответить на вопрос, воображал ли себе уже тогда Энвер план общего наступления от Персии до Черного моря, о котором позднее отправил мне донесение. Но явно уже сформировался замысел после «провала» немцев полагать Персию своим доменом, преследуя там чисто турецкие интересы.
Немцев упрекали в том, что они не вступали в бои с русскими за каждую пядь земли в приграничных с Персией гористых районах. Я сомневаюсь, что это вообще было бы возможно против русских с персами, которых едва ли можно рассматривать в качестве полноценных солдат. Как и следовало ожидать, репутации немцев был нанесен серьезный урон, в то время как самоуверенность турок после первых успехов превратилась в невыносимый шовинизм. Еще более подпитывался он германскими офицерами в штабе Халила, нового командующего армией, которые выступили против своих же земляков. Следствием этого стали совершенно нетерпимые отношения между немцами, в рядах которых царила роковая разобщенность[403]
.Однако мы все же не собирались отказываться от планов в Персии. По договоренностям с турками и Низамом германской задачей впредь должно было стать дальнейшее формирование на основе жандармерии персидских войск, которые, вплоть до возможности тактического их задействования, находились бы только под германским командованием. Эту тяжелую организационную миссию приняли на себя в Керманшахе и Сулеймании два офицера Генштаба фон Лёбен и Лёшебранд-Хорн.
Их, а позднее и моя позиция была усилена тем, что мы не только финансировали формирование войск, но и брали на себя основную часть расходов и на турецкий корпус. Причем все покрывалось золотой монетой! Бумажные деньги здесь не принимали вообще.
И вот задачей моей, как наследника генерала фон дер Гольца, отныне было как-то разобраться в этом лабиринте на пользу германским интересам.