Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов

Первый взгляд на город Багдад, раскинувшийся по обоим берегам Тигра, после весьма пренебрежительных отзывов тех, кто через Константинополь возвращался отсюда на Родину, приятно удивил. На восточном берегу город окаймляли широкие пальмовые и апельсиновые рощи. Однако при более пристальном рассмотрении случилось и разочарование: от сказочного великолепия времен Харун-ар-Рашида[417] не осталось и следа. Улицы и базар были, как и везде, грязны и тесны, новые дома на Тигре весьма солидны, но населены в основном европейцами. И сколь бы привлекательными ни выглядели пальмовый парк и тянущиеся вдоль реки на многие километры сады, можно было лишь пожалеть, что они не более чем легкие завесы. Ведь там, где иссякало искусственное орошение, которое и вызывало обильное плодородие, сразу же начинались бесконечные степные просторы.

Багдад имел торговое значение как перевалочный пункт для северомесопотамских и персидских товаров на пути к Персидскому заливу, где их вывозили на английских и германских судах.

Моя квартира – весьма заметный дом успевшего своевременно бежать крупного английского коммерсанта – была прямо у реки, немалая ширина которой оживляла общий вид города и в жаркие месяцы давала хотя бы немного прохлады.

Потянулись полные лишений монотонные месяцы, заполненные административными хлопотами, отчетами в Верховное Главнокомандование и улаживанием различных военно-политических проблем, зачастую весьма неприятного рода – с турками и персами.

Для увлеченного своей стезёй военного это было крайне неприятным занятием, да еще на столь долгий срок. Облегчало мне его лишь то, что мне предоставили полную самостоятельность в распоряжениях, не докучая указаниями. Фалькенгайн поставил мне задачу привести в порядок тамошние запущенные дела. И, забегая вперед, полагаю, могу сказать, что мне это удалось.

Для начала следовало уладить различные семейные склоки, вызванные неудачной персидской авантюрой. Для этого я считал необходимым очистить свой штаб от тех его сотрудников, кто выказал слишком уж протурецкие настроения. Двум офицерам – причем это были весьма дельные господа – пришлось покинуть нас после указания, что с ними могут обойтись несправедливо по тому или иному поводу. Атмосфера несколько улучшилась, воцарилась сплоченность по всем направлениям, которая сохранилась и в самых тяжелых испытаниях. Немцы вновь обрели единство, их поколебленная репутация восстановилась. И чем тщательнее я за этим следил, тем корректнее надлежало быть в отношениях с турками, это мне было тем легче, что я еще на Галлиполи научился смотреть на турок через турецкую призму. Фалькенгайн был вполне прав, когда желал отправить на этот пост «знатока». И действительно, отношения наши с Халилом никогда не были всерьез омрачены, даже тогда, когда после прорыва фронта в марте 1917 г. в штабе армии стали проявляться сильные антинемецкие настроения. Я обязан особо поблагодарить и начальника штаба подполковника Кречмара за то, что он весьма умело выполнял посредническую миссию. С помощью него я постоянно был в курсе происходящего на фронте.

Как уже говорилось, армия стояла одним корпусом на Тигре под Кут-эль-Амара и глубоко в пределах Персии. Под Кутом палящий летний зной вынудил обе стороны к полному затишью. С той лишь разницей, что состоявшая в основном из индийских войск английская армия хорошо снабжалась от недалекого Персидского залива водными и рельсовыми путями, в то время как турки терпели всевозможную нужду из-за жалкого состояния тыловых коммуникаций. Время работало на противника, это было очевидно.

Насколько это сознавал Халил, я так никогда по-настоящему и не понял. В любом случае он излучал уверенность и при этом заходил так далеко, что приказал доставить в Багдад свою жену. Он упустил из виду систематическую подготовку англичан к наступлению в прохладный сезон. При значительном расстоянии от Багдада до Кута штаб армии довольно редко изъявлял желание лично удостовериться в происходящем на фронте и постепенно терял прямое воздействие на войска.

Я был в Куте лишь однажды, последовав приглашению Халила.

В Багдаде континентальный климат: летом – без облачка на небе, чудовищная жара (до 45, а то и 50 градусов по Цельсию в тени), не ослабевающая толком даже ночью, а зимой – холода, тем более чувствительные, что без печей оставалось надеяться только на сжигание угля в жаровнях.

Такой климат без последствий могли вынести лишь немногие. Большинство же страдали от желудочно-кишечных заболеваний, причем зачастую в очень острой форме. И тем, что меня ни разу не свалила болезнь, я обязан не только удачной конституции моего тела, но и бережному отношению к здоровью и ежедневным поездкам на одном из двух моих арабских жеребцов, летом – сразу же после заката солнца.