Воспоминания самарского анархиста

Вся эта учащаяся молодежь съезжалась на летние каникулы к своим домам отцов, помогала им в полевых и домашних работах, а по вечерам и воскресеньям собирались все вместе, устраивали самодеятельные спектакли, играли, веселились, и каждый мечтал о житейских подвигах, о светлой жизни будущего.

Хотя жители нашего села жили беднее, чем соседних сел, но наше село являлось более прогрессивным, передовым по сравнению с другими.

В первый класс записал меня отец солнечным, тихим и теплым августовским днем, ласковым своими нежными лучами. В школу я пошел охотно, нам заранее внушали необходимость учиться, и что при хозяйстве делать нам нечего. И мы так и считали, что наше дело, наша детская и юношеская жизнь — в ученье, а какой в дальнейшем, после окончания школы, будет путь — ни родители, ни я не знали, а знали только одно: надо учиться.

Так с ранних лет и в дальнейшие годы осталось влечение от села к городу, подальше от грязного и неблагодарного труда земледельца-крестьянина, занимающего низшую ступень в обществе и ставшего впоследствии нарицательным именем «эх ты, колхозник!».

Но любовь моя к природе сохранилась неизменно, до конца жизни. Люблю простор полей, лугов, таинственную тишину или шелест леса, а более всего чудесную Зигзагу, ее лесистые берега, где многие годы собирал самородину, ежевику, черемуху, боярки[57], клубнику, калину и многое другое.

А сколько дней и ночей проведено на берегу благодатной Зигзаги! Хорошо в летнюю ночь до восхода солнца оставаться на берегу Зигзаги. Торжество ночной звенящей тишины нарушается только всплесками рыб да изредка звуками ночных птиц, и снова всеобщая тишина и безмолвие вокруг, и эта тишина становится чарующей, и как-то особенно торжественно и грустно становится на душе перед величием природы, безмолвного мироздания, постигаемого, но никогда не постижимого во всей полноте и бесконечности. И в это время рождается сознание великого в малом и малого в великом. Возможно, для многих родина, место рождения является священной, и что милее нет другого такого места, но многие люди боготворят величие и красоту природы и в других краях, ибо в конечном итоге природа и мироздание прекрасны повсюду в своей и не своей стране.

Итак, с первого сентября девятьсот четвертого года я начал «грызть гранит науки» с перерывами до двадцать третьего года. Школа находилась в ста шагах от нашего дома на площади близ церкви и казалась мне по моему детскому представлению громадного размера. Много классов, два из них имели раздвижную стену, и оба класса могли превратиться в один еще больших размеров, что делалось на новогодние елки и на утренние молитвы. А во времена существования нашей Старотопной республики в девятьсот пятом году в этих разъединенных двух классах проводились общие собрания граждан села для решения всех дел республики. Занимался я охотно, любимые мои предметы — русскую историю, изложения, сочинения и Ветхий и Новый Завет знал на отлично, а в географию и историю просто был влюблен.

Первыми моими учителями были незамужние сестры Рахманины Алимпиада и Екатерина Ивановна, которых мы все любили. Они организовывали нас в кружки самодеятельности, никогда никого не наказывали. Заведывающий школой учитель Писчиков П. К. тоже хорошо относился к учащимся, принимал активное участие в руководстве в нашей республике, а после разгрома ее властью царя его пожизненно сослали в Сибирь.

На его место приехал учитель Шимаев, занимавшийся рукоприкладством перстами и линейкой за школьные проделки и недисциплинированное поведение в классе. Года через три он перевелся в Мелекесс, и к нам приехал молодой заведывающий школой Зотов Дмитрий Иванович, из народников. Он был всеми любимый, но как неблагонадежного через год его уволили и куда-то направили на работу в глухомань, и к нам приехал заведывать школой учитель Смыслов Иван Алексеевич. Все заведывающие учителя мужчины вели занятия по основным предметам с старшими классами, а учительницы вели второстепенные предметы. Смыслов был душой всех старшеклассников, при нем я окончил школу и уехал учиться в Смуров.

В школе учились почти все дети нашего села, учились из других сел, но с четвертого класса многие бросали учиться в школе по собственному желанию и оставались работать в сельском хозяйстве, другие поступали в ремесленное училище. Обучение шло совместно с девочками в одну смену с девяти до трех часов дня. За проказы и всякое общественное нарушение норм быта и дисциплины в школе применялись наказания: ставили в угол, иногда на колени, оставляли без обеда на час за невыученный урок, то есть после занятий оставаться учить уроки, но иногда никакого наказания не делали.