Воспоминания советского посла. Книга 1

«Цюрихский комитет по эвакуации эмигрантов, в который входят представители 23 групп (в том числе Центральный Комитет, Организационный комитет, социалисты-революционеры, Бунд и т. д.) в единогласно принятой резолюции публично констатировал тот факт, что английское правительство решило отнять у эмигрантов-интернационалистов возможность вернуться на родину и принять участие в борьбе против империалистической войны»[114].

В свете только что сказанного совершенно понятно, что Владимир Ильич был вынужден возвращаться в Россию через Германию. И не только Владимир Ильич. Как известно, в одном поезде с ним и его группой возвращались также представители некоторых других партий и течений, в частности бундовцы и сторонники парижской газеты «Наше слово»[115].

Мы же, лондонский комитет по репатриации эмигрантов, начали решительный поход против той политической дискриминации, которую английские власти проявляли в вопросе о репатриации, и настаивали на гарантии удобного и надежного пути на родину для всех эмигрантов вообще, без различия взглядов и направлений. Конкретно вопрос стоял о праве эмигрантов пользоваться пароходом «Юпитер» (если память мне не изменяет, таково было его название) для переезда из Англии в Норвегию. Это было небольшое быстроходное судно, которое примерно раз в 10 дней, под охраной двух миноносцев, совершало рейсы из Абердина в Берген и обратно, перевозя правительственную почту, дипломатов, военных, чиновников и других официальных лиц. Путешествие на «Юпитере» было сравнительно безопасно, и мы, эмигранты, требовали, чтобы при каждом рейсе этого парохода нам резервировали на нем определенное количество мест. Мы знали, что таким путем в Россию уже проехали некоторые «привилегированные» из «оборонческого» лагеря, в числе их Г. В. Плеханов и П. А. Кропоткин, и с тем большей настойчивостью добивались того же для всей эмиграции.

Больше месяца шла борьба между комитетом и английскими властями, и в конце концов для нас стало ясно, что без вмешательства русского посольства в Лондоне эмигранты не получат возможности пользоваться «Юпитером». Это было для комитета большим ударом. В те годы между эмигрантскими колониями и царскими посольствами за границей была глубокая пропасть, через которую не существовало мостов. Эмигрантские колонии относились к царским посольствам враждебно и подозрительно, всегда ожидая с этой стороны каких-либо интриг и неприятностей. В свою очередь царские посольства смотрели на эмигрантские колонии, как на очаг всяческой «крамолы» и как на источник политической агитации против царизма за границей. Между теми и другими было перманентное состояние войны. Даже чисто личные отношения между представителями обоих лагерей были невозможны. В таких традициях вырастали целые поколения эмигрантов, и потому легко себе представить, каково было душевное состояние членов комитета, когда выяснилось, что для удовлетворительного разрешения вопроса о репатриации нам все-таки придется прибегнуть к содействию царского посольства. Правда, в России произошла революция, царя уже не было, у власти стояло Временное правительство, но все-таки… Психологические навыки десятилетий не исчезают так быстро. К тому же мы знали, что в личном составе лондонского посольства после февраля не произошло никаких изменений. Однако мы понимали, что без посольства нам не наладить возвращения эмигрантов на родину, а возвращение сейчас было важнее всего. Поэтому преодолев психологические преграды, мы с Чичериным в одно ясное апрельское утро явились в посольство, помещавшееся тогда по адресу Чэшем Хаус, Чэшем плэис.

Нас принял советник посольства К. Д. Набоков. Я хорошо запомнил его кабинет, расположенный не в главном здании посольства, а в пристройке, соединенной с главным зданием узким коридором: ровно через восемь лет я сам сидел в этом кабинете тоже в качестве советника, но уже «большевистского» посольства. Как упоминалось выше (см. главу «М. М. Литвинов»), Набоков весной 1917 г. был поверенным в делах.

Набоков встретил нас с Чичериным любезно, почти дружественно. Он принадлежал к числу тех либеральных чиновников царского правительства, которые на первых порах приветствовали революцию, рассчитывая, что ее удастся удержать на «февральской» ступеньке, и которые позднее, когда выяснилось, что это не выходит, открыто перешли в лагерь контрреволюции. Но тогда, в апреле 1917 г., Набоков был еще полон радужных надежд на торжество «благоразумных начал» в русской революции, и потому мы без особого труда договорились с ним по интересующему нас делу — тем более, что к этому времени он получил уже общее указание из Петрограда содействовать репатриации эмигрантов в Россию. Набоков взялся урегулировать вопрос об использовании «Юпитера» и сверх того обещал ставить посольские печати на багаже более видных представителей эмиграции. Это должно было освобождать багаж от таможенного досмотра и вообще облегчать различные пограничные формальности.