Однако люди, стоявшие тогда у власти в Англии, и прежде всего министр иностранных дел Саймон, меньше всего желали примирения с СССР. Напротив, они все еще верили в концепцию Овия и рассчитывали столкнуть СССР в бездну. Поэтому они решили немедленно действовать. Ровно через девять с половиной часов после получения в Лондоне сообщения о московском приговоре, ранним утром 19 апреля в Виндзоре состоялось заседание «Тайного совета» короля, на котором было решено в соответствии с законом 6 апреля издать прокламацию, которая запрещала начиная с 26 апреля импорт в Англию целого ряда советских продуктов (леса, хлеба, нефти и т. д.). В общем эмбарго распространялось по крайне мере на 80% всего ввоза в Англию из СССР. Цель британского правительства была ясна: еще раз взмахнуть хлыстом в надежде, что другая сторона «испугается». Именно поэтому фактическое введение эмбарго назначалось не немедленно, а откладывалось до 26 апреля. Неделя Советскому Союзу давалась «на размышление». Такая политика означала дальнейшее обострение отношений между СССР и Англией. В часов 30 минут утра 19 апреля мне позвонили по телефону от Саймона. Министр иностранных дел просил меня прибыть к 10 часам утра по срочному делу. Я сел в машину и поехал. Саймон встретил меня с самой приторной улыбкой на устах и сообщил, что по поручению правительства должен вручить мне важный документ, имеющий отношение к советско-английской торговле. При этом он протянул мне прокламацию о наложении эмбарго на советский импорт.
— Позвольте выразить вам, сэр Джон, — заявил я, — мое глубокое сожаление по поводу столь поспешной акции британского правительства. Обнародование этой прокламации будет иметь неблагоприятное влияние на советско-английские отношения и на дело мира вообще. Данный шаг британского правительства чрезвычайно затруднит также для правительства СССР оказание милости двум осужденным англичанам. Если приговор суда не будет пересмотрен, если Торнтону и Макдональду теперь придется отбыть свои сроки до конца, то ответственность за это ляжет целиком на британское правительство, в особенности на британского министра иностранных дел.
Саймон развел руками и стал доказывать, будто бы он тут ни при чем: вопрос-де решало все правительство. Саймон говорил явную неправду и при этом хорошо знал, что я ему ни на грош не верю. Правда заключалась вот в чем:
«Если бы правительство, — писала «Дейли геральд» 20 апреля, — интересовалось только жизнью и свободой осужденных, если бы оно действительно хотело избежать опасного кризиса, то ему следовало бы лишь подождать 48 часов. Однако в этом случае смягчение приговора предстало бы пред всем миром как акт милости. Советское правительство выиграло бы в глазах общественной» мнения, Британское правительство попало бы в смешное положение. Если же, напротив, британское правительство объявит об эмбарго до того, как Советское правительство успеет помиловать осужденных, тогда помилование можно будет изобразить как капитуляцию Москвы перед твердой дипломатией сера Джона Саймона».
Иными словами, Саймон и его коллеги все еще исходили из концепции Овия о близости краха Советского правительства. Их ждало жестокое разочарование. 22 апреля, через три дня после объявления эмбарго, Наркомвнешторг опубликовал следующий приказ:
«На основании постановления СНК СССР от 20 октября 1930 г. «Об экономических взаимоотношениях со странами, устанавливающими ограничительный режим для торговли с СССР», народный комиссар внешней торговли издал приказ, предусматривающий следующие меры в отношении торговли с Англией:
1. Воспрещение внешнеторговым организациям выдавать в Англии заказы и производить в этой стране какие бы то ни было закупки.
2. Воспрещение Совфрахту фрахтовать суда, плавающие под английским флагом.
3. Введение ограничительных правил для английских грузов, следующих транзитом через СССР.
4. Максимальное сокращение использования английских портов и баз для транзитных и реэкспортных операций Союза.
Меры эти остаются в силе на все время действия эмбарго, наложенного 19 апреля на ввоз в Англию основных статей советского экспорта»[59]
.