Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850

Несколько любителей прекрасных лошадей приехали полюбоваться на моих. Наконец, человек по имени Сигала, ветеринар, убедил меня продать мою прекрасную боевую лошадь за 924 франка его сыну Робену, конному почтальону. Она стоила мне 1800, но мне пришлось согласиться. Оставались еще две. Когда 60-й (из Йонны) получил приказ покинуть Осер и отправиться в гарнизон в Осоне, от его главного хирурга я получил следующее письмо: «Мой хороший капитан, вы можете привести двух своих лошадей. Я думаю, что я продал их, если цена вам подходит — 1200 франков и 80 франков дорожных расходов. Если вы согласны, вы найдете нас в Дижоне. Мы будем там, чтобы сопровождать герцогиню Ангулемскую. Одну из них возьмет майор, а другую — комендант. Приходите в „Шапо-Руж“, мы поселились там».

Как же мне попасть в Дижон? Если я попрошу разрешения, мне скажут: «Я запрещаю вам покидать город». Вот, черт! Это все испортит! Мне нужно было отбыть в три часа ночи. Я не спал, словно я собирался сделать что-то преступное. На следующий день, в восемь часов, я был в отеле «Шапо-Руж». В одиннадцать часов Йоннский полк прибыл сопровождать герцогиню. У меня было время на чистку и кормление моих лошадей. Им сообщили о моем прибытии, они пришли. Увидев меня, высокий майор спросил: «Хозяин этих лошадей еще не пришел, не так ли?» «Вы, без сомнения, приняли меня за слугу, но вы ошиблись, я — хозяин этих лошадей. Тем не менее, я не похож на слугу, я имею награду и был награжден намного раньше вас. Какую из этих двух лошадей вы возьмете?» — «Нормандскую лошадь». — «Вы можете получить ее за 600 шестьсот франков сейчас и 80 франков позже». — «Договорились».

На следующий день никто в Осере не знал, что я отсутствовал. Я переехал в дом отца Туссена-Армансье, на площади Марше-Неф. Там мое проживание стоило мне всего лишь 45 франков в месяц, плюс немного тушеного мяса каждые два дня. Я как обычно посещал кафе «Милон», чтобы только полюбоваться завсегдатаями, и не покупая себе кофе. Оттуда я всегда уходил со своим другом Шамон-Равено, чтобы совершить обычную прогулку, а затем я снова возвращался в кафе и оставался там до десяти часов. Такова была моя холостяцкая жизнь. Между доносами на меня не проходило и двух недель. Теперь их стало меньше. О моем поведении расспрашивали комиссара полиции. Ему в похвалу я должен сказать, что именно ему я обязан своей свободой. Он постоянно отчитывался за меня в течение всего того времени, что за мной следили. Он присматривал за мной, при этом ничего не говоря мне.

Герцогиня Ангулемская собиралась проехать через Осер, и к ее приезду тщательно готовились. Военным морякам, одетым во все белое, было приказано распрячь лошадей у Порт-дю-Темпль. Что касается меня, я получил приказ прийти к Порт-дю-Темпль, и в полном парадном мундире с саблей в руке ехать у правой дверцы кареты герцогини. Я пошел. Приказы — это не приглашения, они должны выполняться.

Явившись на свой пост, я занял место у дверцы и бедные, одетые в белое, индюки, медленно потащили коляску. Я, старый шутник, не произнес ни слова. Если бы она знала меня получше, она могла бы быть уверена, что я никогда не позволил бы ее обидеть. Я всегда уважал чужое несчастье. Добравшись до площади Сен-Этьен, коляска остановилась возле собора, и возле левого выхода появились священники — аббат Виар с крестом и большим распятием и викарий мсье Фортен. Аббат Виар поднял свое распятие, и бедный Фортен, склонив голову на плечо аббата Виара, горько плакал. Слезы так обильно текли по его толстым щекам, что даже мне захотелось плакать. Вообразите себе, сколько удовольствия я получил от всего этого! Когда все благословения закончились, экипаж герцогини, влекомый портовыми ослами, вошел во двор префектуры. У первой ступеньки ее встретили чиновники, а затем она медленно поднялась по ним. Она была очень бледна, худа и выглядела совершенно измученной. Ее отвели в большой зал, в нем могло вместиться триста человек. Там для нее был приготовлен трон. Моя миссия была выполнена, и, присоединившись к офицерам на половинном жалованье, я отправился с визитом к этой несчастной принцессе, дочери Людовика XVI. Настала наша очередь, о нас объявили, и мы выстроились полукругом. Она не обратилась к нам ни с единым словом и не смотрела на нас.