Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850

Перед дивизией был окруженный высокими стенами амбар, где спрятался полк австрийских драгун. Они напали на батальон 43-й бригады и окружили его, все солдаты были взяты в плен и уведены в Алессандрию. К счастью, со своими драгунами появился генерал Келлерман, и он восстановил порядок. Его атака заставила замолчать австрийскую кавалерию.

Тем не менее, их многочисленная артиллерия очень утомила нас, и мы больше не могли удерживать позицию. Наши ряды заметно поредели — пока мы видели только раненых, но солдаты, которые унесли их, не вернулись обратно, и это сильно ослабило нас. Нам пришлось отступать. Их ряды постоянно пополнялись, а к нам никто не шел на помощь. Мы начали отступление, но организованно. Наши патронные сумки были пусты, и санитарной повозки тоже не было, но тут прибыли 800 человек консульской гвардии, у которой были груженые патронами холщовые мешки. Они прошлись по нашим рядам и раздали нам патроны. Они спасли нас.

Затем огонь усилился, и тут появился Консул. Мы воспрянули духом. Он поставил свою гвардию в центре строя и скомандовал идти вперед. Они сразу же остановили врага — построившись в каре, они вели бой. Великолепные конные гренадеры перешли на галоп, сразу же атаковали врага и разорвали их конницу на куски. Ах! Это дало нам минутку, чтобы передохнуть и снова обрести уверенность. Но, не имея возможности устоять против консульских конных гренадеров, они повернулись к нашей полубригаде и, орудуя саблями, въехали в первые ряды. Я получил такой удар саблей по шее, что моя косичка оказалась на волоске, к счастью, она была самой толстой в моем полку. Мой эполет был отрезан вместе с куском моей шинели и рубашки, и сам я тоже был слегка ранен. Я упал в канаву.

Атаки кавалерии были ужасны. Со своими драгунами Келлерман сделал три захода подряд — сначала он шел вперед, а потом отходил. Я, слегка оглушенный, лежал в канаве, а над ней проносились его лошади. Я бросил свой ранец, патронную сумку и саблю. Я ухватился за хвост отступающей драгунской лошади, а мои вещи остались в канаве. Я сделал несколько шагов вслед за той лошадью, которая увлекала меня, а затем обессиленный и задыхающийся рухнул на землю. Но, слава Богу, я был спасен! И если бы не моя копна волос, которые я все еще имею в свои семьдесят два, я бы погиб.

У меня было время найти свое ружье, патронную сумку и ранец (вся земля вокруг была усеяна ими). Я занял свое место во 2-й гренадерской роте, меня очень тепло приняли. Капитан пожал мне руку. «Я думал, ты погиб, храбрец», — сказал он. — «Тебе нанесли хороший сабельный удар — ты лишился косички, у тебя сильно повреждено плечо, и поэтому тебя надо отправить в тыл». — «Благодарю вас, у меня полная сумка патронов, и я собираюсь отомстить за себя всем, кого я встречу на своем пути, они причинили мне слишком много вреда, и они заплатят за это».

Мы отступали вполне благополучно, но батальоны заметно поуменьшились и были готовы сдаться, если бы не храбрость их офицеров. До самого полудня мы держались, сумев сохранить порядок и дисциплину. Оглянувшись, мы увидели Консула, сидящего на краю придорожной канавы у дороги в Алессандрию, держащего свою лошадь за уздечку и подбрасывающего небольшие камушки своей плетью. Пушечные ядра катились по дороге, а он их словно и не замечал. Когда мы подошли к нему, он сел на лошадь и поскакал за нами. «Смелее, солдаты, — сказал он, — пополнение на подходе, держитесь!»

Сказав это, он отправился на правый фланг. Солдаты кричали: «Vive Bonaparte!» Несмотря на то, что на равнине было множество убитых и раненых, у нас не было времени собрать их, мы должны были показать себя повсюду. Залпы шедшего в арьергарде батальона сдерживали натиск врага, но эти проклятые патроны не входили в засорившиеся дула наших ружей, и нам приходилось мочиться в них, чтобы их прочистить. На это уходило много драгоценного времени.

Мой храбрый капитан Мерле, шел за вторым батальоном, и капитан сказал ему: «У меня есть один из ваших гренадеров, который получил исключительный сабельный удар». «Где он? Пусть он выйдет, чтобы я мог посмотреть на него. А! Это вы, Куанье, не так ли?» — «Да, капитан». — «Я думал, что вы уже среди мертвых, я видел, как вы упали в канаву». — «Они хорошо врезали мне, видите, они отрезали мою косичку». — «Подите сюда, загляните в мой ранец — там лежит мой „sauve-le-vie“[21] и сделайте глоточек, чтобы излечиться. Сегодня вечером, если мы останемся живы, я приду за вами». — «Теперь я спасен на целый день, мой капитан, я буду драться еще лучше». Другой капитан сказал: «Я хотел, чтобы он отошел в тыл, но он не захотел». — «Охотно этому верю, он спас мне жизнь у Монтебелло». Они пожали мне руку. Как прекрасна благодарность! Я буду помнить об этом всю свою жизнь.