Воспоминания Свена Стокгольмца

– Отнюдь, Ормсон. Зигфрид Сассун очень даже жив. Но, извини за выражение, его чуть не сбрили, он был на волосок от гибели. Прошлым летом его манифест под названием «С войной покончено: Декларация солдата» читали вслух в Палате общин и публиковали по всей Британии. Я помню его наизусть: «Я видел страдания солдат, терпел их сам и больше не хочу участвовать в продлении этих страданий ради целей, которые считаю недостойными и несправедливыми. Я протестую не против ведения войны, а против политических ошибок и лицемерия, из-за которых приносятся в жертву те, кто сражается». Что скажешь, Ормсон? Какая прямота! Какая отвага!

В этот момент – я закончил брить и вытирать ему лицо – Хэр поднялся и начал с дикой энергией расхаживать по земляному полу своего кабинета в Клара-Вилле.

Я с неуверенным видом стоял у зеркала.

– Так английское правительство простило Сассуна за его предыдущие джентльменские качества?

– Ничего подобного! Сассуна отдали бы под трибунал, если бы не его друг Роберт Грейвс, еще один великий поэт-фронтовик, который хлопотал за него и помог объявить его психически больным.

– По-моему, это не слишком похоже на дружбу, – заметил я.

– Еще как похоже, – возразил Хэр. – Гибель или недолгое пребывание в Крейглокхарте. Что бы выбрал ты?

– Я не знаю, что такое Крейглокхарт.

– Конечно, не знаешь. Это психиатрическая клиника в Эдинбурге для тех, чьи боевые раны, так сказать, не сразу заметны. Для тех, кто обнаружил, что бессмысленная бойня укоренилась у него в сознании, и не может стереть ее оттуда при всем старании, разве что пулей. – Настроение Хэра изменилось с головокружительной внезапностью, и он сел. Казалось, перед ним плывет облако: ни на что в кабинете он не смотрел. – Эта клиника не что иное, как заведение, в которое поместили меня самого, почти за два года до водворения туда Сассуна. Да, старый добрый Крейглокхарт! Уютное местечко, чтобы спокойно сойти с ума.

Я попробовал отвлечь Хэра от болезненных тем.

– Так вы еще находились в клинике, когда туда прибыл Сассун?

– Нет, нет, – Хэр покачал головой, негромко усмехнувшись. – Я находился здесь и встречался с тобой, учеником зверолова, помнишь?

28

О войне или о поэзии мы продолжали говорить до июля. Я только закончил убирать скромную спальню Хэра и собирался уйти, когда он жестом подозвал меня к письменному столу, как всегда окутанному табачным дымом, и кивком головы велел сесть.

– Будь умницей, налей мне стаканчик, – попросил Хэр. – И себе налей, если хочешь. – Я почти закончил.

В итоге я потягивал его любимый крепкий виски и ждал. Наконец Хэр отложил ручку так осторожно, словно она была очень тяжелой или взрывчатой. Он рассеянно посмотрел на спальню, затем, благодарно кивнув мне, потянулся за своим стаканом.

– Король Георг, – начал он, поднимая стакан.

– Чтобы жить ему в вечном позоре! – отозвался я. Мой английский улучшался с приличной скоростью, чего нельзя было сказать о понимании английской культуры.

Несколько минут мы пили в тишине. Я отметил, что морщины на лице у Хэра стали глубже обычного. Руки у него не дрожали.

– Ормсон, я хочу кое о чем тебя спросить.

– Чем я могу помочь вам, сэр?

– Макинтайр говорит, ты человек читающий. Что ты думаешь о военной поэзии?

Я пожал плечами.

– А что ты думаешь о войне?

– Меня пугает сама идея. Простите, что я так говорю, сэр, но для меня непостижимо, что человек добровольно отправляется убивать или чтобы быть убитым, если только его любимым не угрожает смертельная опасность и убийство может их спасти. Но даже в таком случае я, вероятно, оказался бы трусом. Если честно, сама идея мне малопонятна.

Хэр с серьезным видом наклонил голову.

– А если бы твоя страна – твое правительство, твой флаг, твой народ – ожидали войну? Нет, не то, что ожидали, а требовали?

У меня вырвалось что-то вроде фырканья.

Хэр подался вперед и налил нам еще по капельке.

– Помнишь, я упоминал поэта Зигфрида Сассуна? – Хэр рассказал, что написал личное письмо Сассуну в Крейглокхарт, желая сообщить, что солдаты порой неумолимы, но к сложному положению поэта он испытывает лишь глубочайшее сочувствие. В дальнейшем они обменялись несколькими письмами – делились историями о Крейглокхарте, обсуждали поэзию.

– Очень приятно, Ормсон, восторгаться кем-то и впоследствии не разочароваться. Я глубоко чту Сассуна.

– В самом деле, – искренне проговорил я. – Это очень приятно.

– И вот столкнулся я с жестокой иронией. На одном конце стола у меня пачка писем от Сассуна. Отправленные в феврале, они задержались по пути в Лонгйир. В них несколько черновых вариантов стихотворений Уилфреда Оуэна, еще одного солдата и бывшего узника Крейглокхарта. Сассун желает помочь карьере молодого поэта, представляет его как многообещающего и с благословения Оуэна просит в ответном письме отозваться о стихотворении. Ты только послушай:

Согнувшись, как бродяги под мешками,
Мы шли вразброд пустыми большаками,
Надрывно кашляя наперебой,
И спины озарял пылавший бой![6]