Воспоминания Танцующего Облака (СИ)

  Родители снова обменялись своими таинственными взглядами и кивками, и папа уже было открыл рот, чтобы насовсем запретить мне выходить из дому - я видела это по его глазам - однако тут в дверном проёме появилась взлохмаченная фигурка Италы. Сестричка звонко поздоровалась и сказала, что меня на главной площади уже ждут наши братья и сёстры и что Вождь собирается сказать нам всем что-то очень важное.

  Мама негромко вскрикнула и прижала руки к губам, папа тут же обнял её, поддерживая. Нахмурившись, он сказал:

  - Чему быть, того не миновать, Аммед. Мы должны идти.

  - Только Ан! - вмешалась Итала, - Вождь велел привести только её.

  Папа недоумённо взглянул на девочку, но Итала, жизнерадостно встряхивая своими тонкими косичками, уже крепко держала меня за руку и тащила прочь.

  - Ты как, нормально? - спросила она, едва мы отошли на несколько шагов.

  - Нормально, - подтвердила я, ощущая, как поневоле плотный завтрак действительно вернул мне силы.

  - Ну и хорошо. Представляешь, все наши подарки остались на песке! Все-все! И те горшочки, которые мы с Палати вылепили, и куклы, что шила Кауали, и оружие, что делали братья, и твои цветочные бусы...

  - Венки, - поправила я. От звонкого голоса Италы у меня снова начинала болеть голова. - Мы с Каном делали венки. Что, даже Тунины колечки не унесло в океан?

  - Даже их!

  - Но ведь они такие лёгкие! Это очень странно.

  - Точно! Каплекун говорит, такого никогда не случалось! Больше сорока лет Боги принимали все-все подарки, а в этом году не стали!

  Я изумлённо раскрыла рот. Каплекун, упомянутый сестрёнкой, был летописцем племени и нашим учителем, а также одним из самых старших жителей в посёлке. Его память хранила множество событий из жизни нашего народа и слушая его, мы узнавали порой действительно удивительные подробности былых времён.

  - Каплекун не говорит, почему это могло случиться?

  - Нет! - округлив глаза, ещё пуще прежнего заверещала Итала, - он не знает, представляешь! Говорит, это плохой знак, очень плохой!

  - Плохой знак, - задумчиво протянула я, - Итти, послушай...

  Итала остановилась, всё так же крепко держа меня за руку и внимательно глядя мне прямо в глаза.

  - Что было вчера ночью? После того, как мы закончили танец... Мне стало плохо, но больше я ничего не помню.

  - Не помнишь? - Итала наклонила голову вбок, ввинчиваясь в меня чёрными-пречёрными зрачками.

  - Нет, совсем ничего. Я только утром пришла в себя, уже дома. Мама и папа молчат об этом.

  Итала недоверчиво подняла брови. Её косички замерли, и я разглядела на конце каждой яркую разноцветную бусину. На шее Итала носила бусы из таких же бусин. Такие любил мастерить Бобо. Но я не помнила, чтобы Бобо дарил свои бусины кому-либо, кроме Кана.

  - Итти, ты расскажешь мне, что было? - сама не зная отчего, я вдруг разозлилась.

  - Нет, - Итала отвернулась, - раз твои родители молчат, то и я тоже буду молчать.

  Я фыркнула, сердито вырвала у неё свою руку и побежала. Похоже, все сегодня сговорились против меня.

  Добежав до площади, я резко замерла, переводя дух. Возле крытой беседки Вождя уже собрались все дети Шантин и несколько взрослых, в том числе родители Кангара и он сам.

  Увидев меня, Вождь вдруг встал со своего высокого сидения, похожего на трон, откинул тонкие тростниковые занавеси беседки и неспешно направился ко мне.

  У меня внутри всё сжалось от ужаса.

  Вождю было пятьдесят шесть, но он выглядел гораздо, гораздо моложе прожитых лет. Он был самым крепким и широкоплечим мужчиной в племени, а его глаза, глубоко посаженные под широкими грозными бровями, казалось, умели видеть насквозь. Его звали Ракатау - 'львиный рёв', но все в племени, даже его собственная жена и дети, всегда называли его только Вождём.

  Я сложила ладошки на груди в знаке почтительного приветствия и, нарушая правила вежливости, опустила глаза. Я не смогла выдержать взгляд Вождя, направленный на меня из самых тёмных и опасных глубин его души.

  Никогда не могла я объяснить, отчего ввергал он меня в такое парализующее, цепенящее ощущение страха. Он казался мне самым жестоким мужчиной из всех, кого я знала, хотя до сих пор ни его поведение, ни то, что рассказывали о нём другие, не давало повода думать о нём так. Было что-то такое в хищном прищуре его глаз, в скупо поджатых губах, в острых, как грани разбитой скалы, скулах... В стиснутых на поясе мозолистых пальцах, в эбонитово-глянцевой коже, иссечённой шрамами. Говорили, что в юные годы ему довелось сражаться с арабами, что пытались силой завладеть правом свободного прохода через наши земли. Тогда Вождём был его отец, и Ракатау пришлось пожертвовать собой и своими братьями для защиты племени.

  - Ан Шантин, - тихо и отчётливо выговорил Вождь, - хорошо ли ты чувствуешь себя? Всё ли в порядке с твоим здоровьем?

  Донельзя удивлённая, я посмотрела Вождю в лицо и неуверенно кивнула.

  - Здорова ли также твоя мама?

  Ещё один короткий кивок.

  - И с папой твоим всё в порядке?

  - Да.

  - Ну и хорошо, - со странной интонацией сказал Вождь. Совсем как Итала.

  Да что происходит? Почему окружающие относятся ко мне так, словно я больная или сумасшедшая?