Читаем Воспоминания участника В.О.В. Часть 2 полностью

Выстрела из пушки мы не слышали то ли от того, что был не сильный и мы его за общим шумом не расслышали. То ли мы сильно волновались и не заметили его. Второй танк свернул с дороги, стал обходить своего горящего собрата сбоку. Танки по одиночке выходили из оврага и, не видя своего противника, сразу же загорались, не поняв даже, кто стрелял в них. В некоторых танках открывались люки и из них выпрыгивали танкисты. Другие танкисты сгорели в танках - из них никто не появлялся. Так, на дороге, почти возле самого штаба 103 дивизии, сильно дымя черным дымом, горело четыре немецких танка. Остальные, не решаясь выглянуть из оврага, по дну оврага ушли к себе. По-видимому и немецкие танкисты удивлялись и не могли понять, почему это так сразу без героики, даже не видя, кто в них стрелял, они погибли. Такова война. Убивать приходится человека, которого ты никогда не знал. В свою землянку возвратились довольными. Все нас хвалили и мы гордились. Полковник обещал правительственную награду. Однако, несмотря на все кажущиеся наши усилился, дела шли все хуже и хуже. У солдат закончились продукты питания. Почти полностью вышли боеприпасы. В штабе армии без конца шли какие-то совещания. На них присутствовал Тимошенко, наш комдив Ганышев и еще много разных больших чинов. Своего комдива Ганышева здесь я видел второй раз. Первый раз это было в Сватове. Там Ганышев выходил из штаба дивизии и садился в эмку. Вид у него в то время был по-настоящему генеральский, бравый и внушал к себе почтительное преклонение. Мы, кто его в тот раз видел, еще долго обсуждали детали увиденного. Боевые и человеческие качества нашего комдива и чего можно было от него ждать. В Сватове, как нам показалось, наш комдив выглядел превосходно. Внешне мы все остались довольны им. Теперь же, когда он, как и мы, не спал несколько ночей, Ганышев выглядел иначе. Это был высокий, крепкого сложения мужчина. После трудных дней и бессонных ночей вид у него был обычного пожилого человека, на которого одели генеральскую форму. Я не был в землянке штаба армии, не слышал, о чем там говорили высокие чины. Однако, судя по виду входивших и выходивших из нее, можно было судить, что дела наши плохи. Все были молчаливы, задумчивы и походили на школьников, которым предстоит серьезный разговор с учителем. Из очередного совещания в штабе армии вернулся полковник Яковлев. Он сказал: пробиваться будем через эту же Михайловку. По телефону артиллеристам полков приказали собрать все наличные снаряды и по команде из штаба дивизии все до единого снаряда выпустить по селу. После артподготовки, по замыслу полковника Яковлева, в атаку должны будут пойти наши танки и одновременно - пехота. Захватив Михайловку, мы дадим возможность нашим окруженным частям выйти из окружения. Весь наличный состав людей приказали стянуть в злополучный лесистый овраг, из которого уже несколько суток наши части ходили штурмовать Михайловку. Штабники начали жечь какие-то штабные бумаги. Некоторые ломали имущество, лишнее оружие, чтобы не досталось врагу. Всем приказали получше вооружиться и выбросить все, что мешало бы пробиться из окружения. День клонился к вечеру. Небо затянуло густыми тучами. Немецких самолетов не было. Единственный самолет, который появился в это время и сел на поле - это был У-2. Наш советский кукурузник, как их называли тогда, на котором вечером улетели Маршал Тимошенко и наш комдив Ганышев. Потом говорили, что линию фронта они перелетели удачно.

Может быть и не все было так, как тогда говорили, тем не менее, из окружения они вышли. В плен не попали.

Из полков артиллеристы начали докладывать: "Поросята" все собраны. Так они называли снаряды. И что они сами готовы и ждут приказаний.

В это время полковника снова вызвали в землянку штаба армии. Уходя, он сказал:

- Если меня не будет через полчаса, отдай приказ в артполки, чтобы выпустили все до единого снаряда.

- Есть! - ответил я. Полковник вышел. В узле связи стало просторнее. Ушел радист со своей рацией. Телеграфист разбил телеграф и тоже куда-то ушел. Остались Мишка на коммутаторе и я. Я в силу сложившихся обстоятельств командовал боем дивизии, а он связывал меня то с одним, то с другим полком.

Прошло, как нам показалось, полчаса. Полковник не возвращался.

- Ну что? Начнем? - Спросил я Мишку.

- Давай, - ответил тот.

Я отдал распоряжение полковника артиллеристам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное